Всевидящее око

Дело длилось дольше, чем обычно, – еще никогда кровать мистера Коззенса не издавала столь жалобный скрип таким множеством своих деталей, – и когда мы закончили, некоторое время просто лежали. А потом Пэтси, как обычно, заснула, и я, еще немного послушав ее дыхание, осторожно убрал ее голову со своей груди и выбрался из кровати.

У окна меня ждал дневник Лероя Фрая. Запалив огонь в лампе, я разложил его на коленях, положил блокнот на стол и принялся за работу, распутывая длинные мотки из буквенных цепочек. Я работал больше полутора часов, когда почувствовал руки на своих плечах.

– Что в книжке, Гас?

– О. – Я отложил перо, потер лицо. – Слова.

Она погладила меня по шее.

– Хорошие?

– Не очень. Хотя я много узнаю о теории стрельбы, ракетах Конгрива и Господе, о желании оказаться дома, в Кентукки, где холод не… не пробирает тебя до костей. Удивительно, как может быть скучен дневник.

– Только не мой, – сказала Пэтси.

– Ты… – Я вылупил глаза. – Ты ведешь дневник?

После долгой паузы она покачала головой.

– Но могла бы.

«Почему бы и нет?» – подумал я. Разве меня уже не завалили словами? По со своими стихами и прозой, и профессор Папайя со своей записной книжкой, и сержант Локк со своим блокнотом… Даже капитан Хичкок, поговаривают, ведет дневник. Я добавил к этому обрывок записки в руке Лероя Фрая, и метки дьявольского шабаша, и утренние газеты на столе у Тайера, и газеты рядом со Слепым Джаспером – видишь, какое количество слов? Которые не подкрепляют друг друга, как можно было бы ожидать, а стирают и, в конце концов, все утрачивают свой истинный смысл, и ты падаешь вниз, в эту кроличью нору слов, которые лязгают, как клетки Папайи, и взвизгивают, подобно его птицам…

«Так что да, – подумал я. – Ничего не поделаешь, Пэтси. Веди дневник».

– Вернешься в кровать? – прошептала она мне на ухо.

– Ммм…

Скажу честно, я подумывал об этом. Подумывал всерьез. И оказался глупцом, решив остаться на месте.

– Скоро приду, – пообещал я.

Однако заснул в своем кресле. А когда проснулся, стояло утро и она уже ушла, а в моем блокноте возникли следующие слова: «Одевайся теплее, Гас. На улице холодно».

* * *

И действительно было холодно – весь вторник, и днем, и вечером.

В среду же утром кадет первого класса Рэндольф Боллинджер не вернулся с караульного поста.

Сразу начались поиски, но через двадцать минут прекратились, так как с гор налетела ледяная буря. Высокая влажность усиливала холод, видимость стала нулевой, лошади и мулы отказывались двигаться вперед, и было решено возобновить поиски, как только позволит погода.

Однако она не позволила. Ледяной дождь продолжал идти все утро и день. Он стучал по крышам, барабанил по освинцованным распашным окнам и с диким треском обрушивался на карнизы и стены. Лил и лил, не останавливаясь, не ослабевая. Все утро я провел, прислушиваясь к его голодному урчанию в канавах, пока не понял, что, если не надену пальто и не выйду из дома, сойду с ума.

Близился полдень, и все вокруг оказалось в ледяном плену. Лед толстой коркой покрыл обелиск капитана Вуда, и восемнадцатифунтовые пушки в артиллерийском парке, и водокачку за Южными казармами, и водосточные трубы на каменных зданиях Учительской улицы. Отлакировал гравий на дорожках, залил золотистой глазурью лишайники на скалах и накрыл снег жестким, как кварц, настом. Опустил к земле ветви кедров и превратил их в вигвамы, которые содрогались при каждом порыве ветра. Царила истинная демократия, потому что ледяной дождь одинаково падал на голубых и серых и вынуждал замолкать все, к чему прикасался. Кроме меня. Мои башмаки издавали такой же звук, как бряцающие латы, и казалось, что он мечется от одного края Вест-Пойнта к другому.

Вернувшись в номер, я до сумерек то впадал в дрему, то бодрствовал. Около пяти резко вынырнул из сна и подбежал к окну. Ледяной дождь прекратился, и вокруг стояла тишина; сквозь клубы тумана я разглядел плывущий вниз по течению челн, которым управлял гребец с голыми предплечьями. Я быстро надел брюки, рубашку и пальто и тихо закрыл за собой дверь.

Кадеты повылезли из своих нор и уже собирались в шеренги на построение. Каждый их шаг сопровождался треском льда, и я под этот шум двинулся к Джис-Пойнту. Не знаю, почему меня потянуло туда. Думаю, так же идея, что и в мой первый день здесь, мысль, что я – или, если не я, то кто-то – могу идти куда глаза глядят.

Позади на тропе послышались шаги. А потом и голос, тихий, но требовательный:

– Мистер Лэндор?

Лейтенант Медоуз. Тот самый, по случайному совпадению, офицер, который сопровождал меня сюда в прошлый раз. Сейчас он держался в десяти футах от меня, как и тогда, и был очень напряжен, как будто готовился прыгнуть вниз.

– Добрый вечер, – сказал я. – Надеюсь, у вас все хорошо.

Тон у него был жесткий, как перо.

– Капитан Хичкок отправил меня за вами. Это касается пропавшего кадета.

– Боллинджера нашли?

Сначала Медоуз ничего не сказал. Ясно, что его проинструктировали не рассказывать больше, чем необходимо, однако для меня его молчание имело особый смысл. Еле слышно я произнес то слово, которое он произнести не смог.