Читаем Всеволод Бобров полностью

Но в хоккее с шайбой первым, безусловно, был Всеволод, в этом ни у кого не закрадывалось сомнений, в том числе и у Тарасова. Хотя они играли в ЦДКА в одной тройке, все понимали, что центральному нападающему Тарасову при Боброве и Бабиче на флангах приходится очень легко, противники его почти не опекали, основное внимание уделяя крайним нападающим[21].

И действительно, когда эта тройка распалась, новое звено Анатолия Тарасова ничем особым не прославилось и в хоккейную историю не вошло.

Итак, на хоккейной площадке Анатолий Тарасов явно оказался в тени славы Всеволода Боброва, и это угнетало его – характер лидера, стремление к первенству не позволяли смириться с создавшимся положением. Зато как тренер Тарасов считал себя выше Боброва: за плечами у Анатолия Владимировича уже была ВШТ, он был старше, да и к тактике хоккея он проявлял гораздо больший интерес, чем остальные игроки, полностью увлеченные лишь самим процессом игры.

Будущее показало, что Анатолий Владимирович сделал в тот момент правильный жизненный выбор: именно на тренерском поприще в наибольшей степени раскрылись его способности, хотя на протяжении нескольких послевоенных лет Тарасов продолжал быть тренером играющим и приносил немало пользы армейской команде не только тренерским словом, но также непосредственно клюшкой.

Но всегда, всю жизнь Анатолий Владимирович Тарасов, полностью признавая выдающиеся хоккейные заслуги Всеволода Боброва, в то же время отрицал его тренерские способности. Это явилось закономерным следствием ситуации, возникшей еще в 1947 году, когда Бобров и играющий тренер Тарасов были в составе одной армейской тройки.

Объективность и самолюбие как бы пришли к удобному, кажется, справедливому компромиссу: слава игрока – одному Боброву, слава тренера – одному Тарасову.

Даже после смерти Всеволода Михайловича на свадьбе его приемной дочери, которая, кстати, вышла замуж за сына Вениамина Александрова[22], Анатолий Владимирович Тарасов произнес торжественный тост в память Боброва, подытожив свое выступление словами: – За выдающегося хоккеиста!

И все.

Но как обстояло дело в действительности: был ли Всеволод Бобров только великолепным игроком или отличным тренером тоже? Ответ на этот вопрос очень важен для того, чтобы в полной мере попять, какое влияние оказал Всеволод Бобров на развитие советского хоккея.

Всеволод Бобров приехал в Москву, находясь в том своеобразном психологическом состоянии, которое в просторечье принято называть поведением «великовозрастного ребенка». Высокого роста, прекрасно развитый физически, он, по существу, действительно оставался ребенком но своему восприятию мира, поскольку знал в этом мире лишь одно – самозабвенную игру в футбол и в хоккей – и ни о чем другом, кроме спорта, даже не помышлял.

Но в спорте Всеволод Бобров безусловно был гениален. А истинная гениальность физического развития, как свидетельствуют факты, непременно сочетается с незаурядностью натуры в целом. К этому выводу на основании огромного фактического материала пришел, в частности, известный советский ученый, профессор медицины Иван Михайлович Саркизов-Серазини. Профессор был абсолютно убежден в том, что в самых высших проявления» своих качеств человек един и гармоничен: гениальный разум должен сочетаться с отменными физическими данными, а наиболее выдающиеся атлеты должны быть незаурядными личностями[23].

Как одно из подтверждений своего первого постулата Саркизов-Серазини приводил пример великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина, о котором современники писали: «Натура могучая, Пушкин и телесно был отлично сложен, строен, крепок». А второе утверждение профессор иллюстрировал фактами из жизни знаменитого русского борца Ивана Поддубного, которого знал лично.

Какой бы спорной ни казалась на первый взгляд эта точка зрения, факты частенько подтверждают ее: когда рассеивается ореол сиюминутной славы, окружающей атлетов во время выступлений на стадионах, а их спортивные подвиги из повседневных болельщицких споров перекочевывают на страницы истории, то каждый раз выясняется, что в народной памяти по-настоящему остались имена лишь тех атлетов, которые были незаурядными личностями. Это относится, в частности, к футболистам братьям Старостиным, к штангисту Юрию Власову, к боксерам Николаю Королеву и Геннадию Шаткову, ко многим другим. И именно эти-то атлеты, как со всей очевидностью обнаруживается с исторической дистанции, были в спорте самыми выдающимися.

Все это, безусловно, можно сказать и о Всеволоде Боброве.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сердца, отданные спорту

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное