Всеволод Кочетов и его opus magnum

Жанна Матвеевна самодостаточна. Ей наплевать и на красных, и на белых. Её вдохновляет сам процесс поиска и систематизации, чем она очень напоминает надомника-архивариуса Коробейникова из «Двенадцати стульев». Вот жизненное кредо Жанны Матвеевны:

Им, тем, тогдашним, действительно хотелось чего-то обратного. А мне?… Мне всё равно. Совершенно всё равно. Вы думаете, что я иначе бы жила в другое время и при другом строе? Или там у вас, на Западе? Нет, так же. Только там у меня были бы заработки хуже, там, подобных мне, не одна бы я была, конкуренция бы меня, пожалуй, задавила. Вот и всё. Здесь я почти вне конкуренции. Монополистка, так сказать. Это моё призвание, скажу я вам. Я люблю это дело, оно меня бодрит, я чувствую вдохновение, когда получаю интересный заказ.

Советская власть презирала и боялась профессионалов, если только они не были связаны с техникой и оборонной промышленностью. Профессионал-гуманитарий всегда вызывал у неё тревогу и ни на чём не основанную уверенность в том, что он непременно должен быть диссидентом. С чего бы это? Как раз диссидентов в этой среде было совсем не много; эти люди идеологией не заморачивались и занимались, каждый в своей сфере, чистым искусством.

Но как раз это и было подозрительно. Почему? Чёрт его знает, но наличие таких людей раздражало, как зуд неизвестного происхождения, и этих людей задвигали. Обходили. Не повышали. Игнорировали. Держали в каких-то узких загончиках.

Вы никогда не задумывались, почему блистательный эрудит, лектор и полемист Мельников из фильма «Доживём до понедельника», в исполнении Вячеслава Тихонова, торчит в стандартной школе-новостройке, а не возглавляет научный институт, не редактирует серьёзную серию научных исторических работ? — Потому что он слишком умный. Он лояльный, он надёжный «попутчик» старого социал-демократического склада. Да, он из старорежимной семьи, но он фронтовик, герой, он ничем себя не запятнал.

Так почему же? — Потому что он в очках, из-за которых иронично посматривают умные глаза. А ведь чёрт знает, что может скрываться за такой иронией, не правда ли?

В итоге умный Мельников мыкается, как классический и трагический лишний человек. В школе он работает не из гуманистических, а из практических соображений, потому что директор школы — его фронтовой друг, в обиду не даст, отстоит перед вышестоящими товарищами. Мельников мыкается и, в сравнении с его интеллектуальным уровнем, занимается всякой хернёй, как-то:

— беседует со школьниками о благородстве лейтенанта Шмидта,

— виртуозно, в присутствии старорежимной мамы, исполняет дома, на пианино, песню на стихи Заболоцкого «В этой роще берёзовой»

и

— думает, как бы ему отбиться от назойливых приставаний влюблённой в него хорошенькой училки; да, она хорошенькая и умненькая, но у него на неё не стоит, и вообще он не хочет ни на ком жениться: ему достаточно мамы, старого семейного альбома, воспоминаний, собственной эрудиции и песни про иволгу.

Так что, по ходу, Мельников — не герой нового, гуманистического направления в педагогике, а жертва всё той же советской власти и, шире, России, из века в век пожирающей, тем или иным образом, своих лучших людей, как чушка — своего поросёнка.

VII. Баран тоже видит жизнь, или звонкая оплеуха советскому неореализму

Одним из самых блистательных — в стилистическом и образном отношении — эпизодов романа является даже не эпизод, а «просто описание» сюжета нового передового советского фильма в новомодной манере «а-ля итальянский неореализм».

Наслаждаемся: