Всеволод Кочетов и его opus magnum

Потому-то Кочетов, помимо чистого литератора-романиста, был и (как мы уже убедились) искусным публицистом, памфлетистом, полемистом, критиком. Кроме того (и, опять же, в силу его миссионерского темперамента) он постоянно разъезжал по стране (будучи, так сказать, «бродячим проповедником»), выступал где угодно (предпочитая заводы и публику, состоявшую из молодых рабочих); как человека проверенного, его посылали и в зарубежные командировки, но если тогдашние функционеры предпочитали, во время этих командировок, смаковать и, так сказать, ощупывать разные аспекты капиталистического разложения, то Кочетов, исключительно по велению души, тратил своё командировочное время на идеологическую полемику с разного рода западными «уклонистами» (применительно к христианству их назвали бы еретиками); о том, как реальный итальянский оппортунист Витторио Страда, с которым полемизировал Кочетов в Вариготти, преобразовался в его романе в Бенито Спаду, отдыхавшего в том же рыбацком посёлке, мы уже говорили.

Потому-то Кочетов и потратил четыре часа на беседу с «голубоглазенькой миловидной американской миссис» — мало надеясь убедить её лично, но несколько наивно (потому что истинный верующий всегда наивен) надеясь, что она донесёт суть его ответов до «зарубежного читателя».

Однако, как это выяснилось из проанализированного выше очерка «Скверное ремесло», Патриция Блейк, в своей статье «Новые голоса в русской литературе» («New Voices in Russian Literature») для уже упомянутого журнала «Encounter» (в статье, где, для контраста, нашлось место и для «старого» голоса, то есть голоса Кочетова), не только не изложила его мнение, его позицию, но, действуя по проверенной схеме, представила его каким-то нелепым реликтом «сталинизма» — при том, что аккуратный внешний вид, выдержка и вежливость этого «реликта» стали для неё не смягчающим, а отягчающим обстоятельством.

XXXI. Как убить оппонента или конкурента «костью его носа»

Несложный «рецепт литературных убийств», применяемый разного рода литературными врагами (как внешними, так и внутренними), Кочетовым, в том же «Скверном ремесле», был классифицирован так:

Крути вокруг да около, делай вид, что не замечаешь подлинного содержания романа, кинофильма, пьесы, приводи всяческие не в пользу автору и произведению параллели, нагло утверждай своё, выдуманное, усмехайся, потешайся.

В самом деле: я давно обратила внимание, что литературная и искусствоведческая критика у нас прекратила существование как жанр, в принципе. Почему? Во времена Кочетова описанным им нехитрым рецептом пользовались для дискредитации идеологических врагов; теперь же — для дискредитации коммерческих конкурентов. Ну, например, если какой-то писатель или режиссёр уязвлён медийным или коммерческим успехом конкурента, то он мобилизует войска наёмников с «паркеровскими шаблюками» (в их новой, электронной, разновидности), и в таком случае вся их купленная критика будет сводиться к «усмешкам» по поводу личности автора (его внешности, частной жизни и т.д.), никак не связанным с содержанием и поэтикой его произведений. Ну и тут, разумеется, начинает действовать то же правило, которое мы выявили, когда говорили о реакции Патриции Блейк на внешний вид Кочетова: внешний вид врага, каким бы он ни был, — это всегда отягчающее обстоятельство; внешний вид друга, каким бы он ни был — всегда смягчающее.

Ну да, «друзьям — всё; врагам — закон»: одни и те же обстоятельства применительно к «другу» его возвеличивают, применительно к врагу — его очерняют. Например, гомосексуализм «друга» свидетельствует о его раскованности и одобряется, а гомосексуализм врага свидетельствует о его развратности и осуждается. Верующий «друг» — возвышенный человек, верующий враг — отсталый ханжа и так до бесконечности. Расчёт делается на психологию массовой публики, жадной до подробностей частной жизни, но равнодушной к литературным произведениям и произведениям искусства самим по себе.

Как видим, при помощи «паркеровской шаблюки» очень легко убить врага или конкурента «костью его носа» (этим образом Кочетов очень любил пользоваться, объясняя это тем, что, согласно экспериментам, проводившимся на манекенах, самый быстрый и эффективный способ убийства основан на переломе переносицы). Легко — но только если не знать этой нехитрой технологии и, соответственно, расстраиваться, отчаянно апеллируя к качеству и содержанию своих произведений. Напрасно: их никто не будет читать, потому что вы убиты «костью своего носа» ещё заблаговременно, на очень дальних подступах к собственно произведениям.

Технологию литературного убийства, применяемую такими солдатами диверсионных войск, как реальная Патриция Блейк, Кочетов воспроизводит в романе уже применительно к его героине, Порции Браун: