Всеволод Сергеевич Семенцов и российская индология

Уж много дней и лет живу,
А жизни нет конца — стенает беспрестанно,
На палку опираясь, ковыляющая мать;
Она стара; как нити волосы ее, глаза подслеповаты,
Давно уж не выходит со двора.
Терзается раздумьями жена, к себе прижавшая детишек,
От горя стало желтым тело и усохли груди, их ручонками измятые;
В отчаянье, сорвав на куче овощей гнилых проросшие побеги молодые,
Зеленые листочки их — без соли и без простокваши,
А о вареном рисе думать уж забывши, — в горшке с водой толчет;
Но все ж, голодная, в разорванной одежде, добродетель проклиная,
Она, что любит так меня, не может это есть.
И вот, чтоб их — жены и матери — сердца воспряли,
Я восхвалю твоих даяний славу,
Даяний, что подобны громкой туче дождевой
Для риса дикого, на черных пустошах растимого лесными племенами,
Когда налился он прекрасной темнотой,
Но полностью из-за сухой жары созреть не может.
И чтобы родичи мои, что ежедневно голодают, радостно воспряли,
Я восхвалю тебя. Но знай, что если дар твой —
Хоть слон убийственный, со вздыбленными бивнями, —
Отпущен нехотя, его я не приму!
Когда же, радуясь и наслаждаясь сам, одаришь,
Приму я даже маленький орешек «кундри», о Куманан острокопейный!
Подобной милости прошу, родившийся в победоносном, славном,
Незыблемом роду, о предводитель, — тебя поющий я!

Это стихотворение, столь живо и непосредственно рисующее картину бедственного положения поэта, содержит, кроме того, ряд важных содержательных моментов, проливающих свет на характер взаимоотношений панегириста и патрона и через это — на особенности самой панегирической поэзии. Прежде всего выделим сравнение акта даяния с дождевой тучей, орошающей сухие посевы. Этот образ, призванный подчеркнуть щедрость правителя, в различных модификациях встречается в стихах нередко (см., например: ПН 133, 6; 153, 5; 204, 13; 397, 16). Его можно было бы назвать и банальным, если бы не его значительная идейная насыщенность: помимо щедрости этот образ передает, пожалуй, ключевую для всего панегирического обихода идею о живительной, возрождающей силе царских даров. Ведь следует помнить, что их получению предшествовало состояние голода и страданий поэта, усиленных трудностью пути к покровителю, который неизменно описывается как путь через пустынные, засушливые земли: «пустившись в путь по сжигаемой жаром пустыне, мы пришли, тебя возжелав увидеть» (ПН 23, 17–21), «вчера, пройдя вместе с голодающими родичами пустынные земли, настрадавшись, мы появились в маленьком селении средь высоких гор, где ручьи шумят, как барабаны, и у ворот пели, восхваляя тебя и твои горы» (ПН 143, 7-12).