22. Как одежды изношенные отлагая,
человек берет новые, другие,
так отлагая тела изношенные,
воплощенный обретает другие, новые.
Шастры говорят о приобретении более прекрасного тела
, взамен старого, теми, кто оставляет тело в праведной битве (дхарма-юддха); и в этом — основание для радости, как и у тех, кто[440]25. Непроявленным, немыслимым, неизменчивым его именуют;
потому — сожалеть ты не должен, его распознав таковым.
Этот Атман не распознается (не проявляется) теми инструментами (приемами) познания, которыми распознаются (проявляются) вещи, доступные проникновению (проницанию) и прочему; поэтому — не-проявленный
. Также немыслимый — ибо о нем, гетерогенном [по отношению] ко всем вещам, невозможно помыслить, относя его к той или иной природе. Поэтому и неизменчивый, неспособный к изменениям. Поэтому, распознав его с помощью указанных признаков, ты не должен о нем сожалеть.26. Но и если его непрерывно рождаемым и умирающим помышляешь,
то и тогда, о могучерукий, ты о нем сожалеть не должен.
Если ты мнишь об Атмане, что он есть лишь тело, непрерывно рождаемое
и непрерывно умирающее, а не тот, кто обладает указанными сверхтелесными признаками, то и тогда ты не должен о нем чрезмерно сожалеть ввиду неизбежности возникновения и гибели у тела, чья природа — переменчивость.27. Неизбежна смерть рожденного, рождение умершего неизбежно;
неотменно положение это; потому — сожалеть ты не должен.
У возникшего неизбежно
разрушение — т. е. оно происходит наверное; также и у разрушенного (погибшего) неизбежно рождение. Как, однако, это достигается — [новое] возникновение того, что разрушено (погибло)? Ибо мы обретаем (наблюдаем) возникновение сущего, у не-сущего же — не обретаем. Возникновение, разрушение и проч. суть различные состояния существующих вещей (дравья). Ибо нити и прочие вещи, конечно, существуют, а будучи определенным образом соединены между собою, они именуются тканью и т. д. С этим соглашаются даже сторонники «доктрины» нереальности следствия [в причине] (асаткарья-вадины). Ведь и там (в ткани) нет никакой иной вещи, кроме определенным образом переплетенных нитей. Представление о какой-либо иной [новой] вещи [в случае куска ткани] неуместно, поскольку здесь наличествует [кроме самих нитей] лишь работа ткача, присвоение нового имени и особое употребление [ткани, в отличие от нитей]. Поэтому, [как уже говорилось], возникновение, гибель и т. д. суть различные состояния [уже] существующей вещи (= того, что уже есть). Когда та или иная вещь, достигшая состояния под названием «возникновение», переходит в другое состояние, противоположное ему, мы называем это «разрушением». И с той же неизбежностью, с какой вещество «глина» принимает состояние комка, горшка, черепков, пыли и прочего, [любое] изменчивое вещество [проходит] ряд изменений. При этом «разрушение» есть принятие веществом, находившимся в предшествующем состоянии, состояния последующего. Этот же самый [переход в новое состояние] есть «возникновение» [нового] состояния. Итак, неотменна эта последовательность изменений, именуемых «возникновение» и «разрушение», у вещества изменчивого; а потому — ты об этом сожалеть не должен (27).Однако и та легкая скорбь, которая [бывает] при виде достижения вещью нового состояния, противоположного предыдущему, в существах, подобных человеку, не возникает; поэтому он говорит:
28. Непроявлено существ начало, проявлена их середина,
конец же их опять непроявлен; чему же здесь сокрушаться, потомок Бхараты?
Человек и прочие существа суть вещи существующие; однако у них, пребывающих каждое в своей природе, не воспринимается (не обретается) их предшествующее состояние, воспринимается среднее состояние в форме «человек и прочее» и [опять] не воспринимается их последующее состояние; поэтому здесь нет причины для сокрушенья
(28).Итак, даже [если принять] учение о телесности Атмана, нет причины для сокрушения; сказав об этом, он говорит, что труднодостижимо решение (определение) об Атмане и весьма редок тот, кто может созерцать, говорить, слушать [наставление] и учить на основании шастр об Атмане, превосходящем тело, чудном по своей природе.
29. Чудом один его видит,
чудом и говорит о нем иной,
чудом иной о нем и услышит,
но, и услышав, никто его не знает.