Всевышний

– Почему? Это очень досадно. Вы вспотели. У вас расширены зрачки, – сказала она, вглядываясь в меня в упор. – В ваших глазах словно вырыты ямы. В газетах писали о таких симптомах. Наверное, было бы разумно оповестить кого-нибудь… вашу семью.

– Семью?

Мы уставились друг на друга; ее рука, поднявшись к горлу, принялась играть с кулоном.

– Ну да, – сказала она, с фальшивым видом глядя на кулон. – Разве вы не рассказывали мне о своей семье, своей сестре?

– Сестра заботится обо мне не более, чем остальные. Я поссорился с ней и с тех пор ее не видел. Оставим это. Если бы я был серьезно нездоров, обо мне позаботились бы прямо в доме, который превратили в диспансер. Вы этого не знали?

– Это западня, – сказала она так резко, что чуть не налетела на меня, – ваш дом заражен. Вы забыли про девочку с седьмого этажа и обстоятельства, при которых она умерла? Я уверена, что зараза уже повсюду.

– Нет, я не знал о ее смерти.

Я вновь уселся на диван; она осталась стоять, совсем рядом со мной.

– И как же она умерла?

– Врач появился только после кончины. И сразу после этого, среди ночи, тело увезли. На следующий день был эвакуирован весь этаж.

– От чего она умерла?

Она не ответила. Я видел только ее полновесную талию и свисающую в пустоту неподвижную руку.

– Вы не могли бы оповестить мою семью?

– Да, я могу это сделать, – сказала она вполголоса. – Думаю, это было бы разумнее всего. И меня бы успокоило.

Я посмотрел на нее, рассмеялся.

– Вы такая добрая.

– Это вызывает у вас смех?

– Да, почему вы все еще заботитесь обо мне? Почему вас интересует моя судьба? Вы не обязаны за мной присматривать.

Она пожала плечами.

– Ах! вы мне надоели, – сказала она, отходя.

– Прошу вас…

Мой крик дошел до нее не сразу; возможно, она сделала еще один шаг. Я видел, как ее спокойные плечи останавливаются, ждут в удивительной неподвижности, потом перестают ждать, полнеют, наливаются тяжестью, обретают безмерную безучастность, и та передается воздуху, мне самому, всему. Я слегка коснулся рукой ее руки; скользнув вниз по рукаву, моя рука последовала за швом, обогнула запястье, искала, касалась… и вдруг открылся рельеф вышивки: он скручивался, врастал, в свою очередь и моя кожа стала чем-то столь же толстым и столь же тяжелым, как эта ткань. Я услышал, как она что-то бормочет, потом говорит громче, мои глаза открылись, я увидел ее и тотчас же узнал лицо с фотографии, блестящий бумажный облик. «Что?» – сказала она. И тогда я схватил ее, встряхнул, охваченный желанием увидеть, как она оторвется от самой себя, отделится от меня, станет чем-то другим, совсем иным. Она упала. Очутившись на полу, она словно сорвалась с цепи, она сошла с ума, схватила меня, оттолкнула и тут же придушила своими железными руками. Это соприкосновение, более резкое и жесткое, чем контакт с деревом паркета, ее смешавшееся с моим дыхание, в котором я задыхался, близость выпущенного мною на волю разгула, прижимавшего к моему телу другое такое же, – все это при все более ярком свете, доходившем из окна, словно день, чтобы разгуляться, дожидался именно этого мгновения, ввергало меня в оцепенение. Я видел, я чувствовал все: безвольный, стал частью ее ярости; без слез, был ее спазмами и всхлипами; я вбирал, я до тошноты пил эту ложную ненависть к самому себе, эту кажущуюся странность, которая изо всех сил тянулась к вызывающей близости. Внезапно ее передернуло от страха, она открыла глаза. Что было у меня в руках? Другое существо, другая жизнь, прощание с ничем? Все столь же прозрачный воздух, ничего не изменилось. Я оставался на паркете, пока она проскальзывала в воздухе словно сквозь кольца, чтобы вновь повалиться на диван. На какое-то мгновение я потерял ее из вида. Она, однако, когда я вновь увидел ее, открыв гла-за, не сдвинулась с места; она медленно проводила ладонями по лицу, время от времени поглядывая на меня все еще ничего не выражающими глазами. Машинальным движением подвинула к себе телефон и начала набирать номер.

– Что вы делаете, – поспешно сказал я. – Кого собираетесь предупредить?

– Мне вас жалко. Я не могу вот так отпустить вас на улицу.

Тем не менее она положила трубку.

– Кому вы хотите позвонить? Откуда знаете номер?

– Вы понимаете, что вы совершенно безумны? Не начинайте все сначала, – сказала она, повысив голос. – Не смотрите на меня с таким… таким одержимым видом.

Я растерялся.

– А! – сказал я, – вас беспокоит, если я смотрю на вас, не так ли? Значит, вы тоже это чувствуете? Это ужасно, я не могу с этим справиться.

Она не переставала смотреть на меня с тем видом, который назвала одержимым.

– Я только-только это обнаружил, мы похожи друг на друга. Мы похожи друг на друга небывалым, немыслимым образом, нас можно перепутать. Мы подобны. И вы, вы тоже это чувствуете. Мой взгляд беспокоит вас, потому что это ваш взгляд: на вас смотрите вы сами.

– Замолчите, – пробормотала она.