Всевышний

После своей речи я снова заметил ее перед собой, она сидела на диване. Обхватив руками колени, покачивалась из стороны в сторону. «Ну что, уходим?» — спросила она. Она взглянула на меня, я подошел и сел рядом. «Когда вам будет угодно». Ее рука легла на платье ладонью вверх, широкой, плотной ладонью со сплющенными в контровом освещении пальцами, средний чуть набух под красным перстнем. Я захотел снять с нее этот перстень. Она слегка откинулась назад, по-прежнему глядя на меня, оперлась затылком о спинку дивана. Ее рука медленно поднялась к плечу, обогнула шею и расстегнула цепочку, на которой висела крохотная серебряная гирька. «У меня есть друг», — сказала она. Она уставилась на подвеску фальшивым, теплым взглядом, чуть раскачивая ее своим дыханием. «Тот парень, которого я у вас видел?» Она не шевельнула головой, не подала никакого знака, затем подняла глаза на мое лицо, его обегая, его касаясь, со своего рода удивлением, простейшим удивлением, которое, в свою очередь, почувствовал и я, как будто мы с ней в одно и то же мгновение заметили мое присутствие. «Я всего лишь выполняю свою работу, — сказала она. — Но стараюсь как могу. Вам не следует приходить сюда в рабочее время». — «Да». Ее глаза не оставляли меня. Она встала, и я, тоже встав, схватил ее за руки. Я сильно сжал ее. Она будто окаменела, такая окаменелость взывала к молоту. Внезапно ткань ее платья обрела у меня под пальцами телесность. Она стала чем-то странным, возбуждающей и гладкой поверхностью, своего рода черной плотью, которая скользила, льнула и не льнула, топорщилась. Именно в этот момент она преобразилась: клянусь, она стала другой. И я сам, я тоже стал другим. Ее распирало дыхание. В каждой части ее тела что-то изменилось. До сих пор, как бы странно это ни прозвучало, у нас было одно и то же тело, настоящее общее тело, неосязаемое и прозрачное. И это тело с потрясающей быстротой распалось надвое, рассосалось, а на его месте образовалась обжигающая толща, влажная и жадная, нечто стороннее, что не могло ничего видеть или узнать. Да, клянусь, я стал посторонним, и чем сильнее сжимал ее, тем сильнее чувствовал, что и она становится посторонней, ярящейся представить мне кого-то другого или что-то другое. Никто мне не поверит, но в это мгновение мы были разделены, мы чувствовали и вдыхали это разделение, мы его воплотили. Это было очевидно, наконец мы больше не касались друг друга.

Теперь нужно попытаться понять, что именно произошло вслед за этим. Она встала и повернула выключатель. Потом толкнула дверь. Чуть позже мы вышли. У себя дома, бросившись на кровать, я всем телом прижался к стене. Было очень холодно. В восемь часов или, быть может, после восьми постучала консьержка, принесшая поднос с ужином. К этому времени уже совсем стемнело. Несколько мгновений спустя в дверь постучали снова, так что я подумал, что это вторая попытка консьержки. Открыв, я наткнулся на поднос и заметил в коридоре тень пришельца. Сначала мне подумалось, что это приятель моей соседки, но, еще не повернув выключатель, я узнал Пьера Буккса. Его посещение казалось до крайности неприятным. С его стороны прийти в такой момент было безумием.

— Вы плохо себя чувствуете? — спросил он. — Я заглянул по-соседски; если вам мешаю, скажите.

Я дал ему усесться, а сам снова лег.

— В тот день я сказал вам неправду. Я не занимаюсь политикой. В былые времена один из моих друзей впутался в подобные дела, но я потерял его из виду. В настоящее время я связан с одним медицинским учреждением, работаю в должности подчиненной, но почетной.

Он говорил очень тихо; лампа в изголовье почти не давала света.

— Хоть и сам работаю в клинике, я тем не менее ищу хорошего доктора. И на данный момент устал. Похоже, меня донимает бессонница.

Я жестом дал понять, что не знал об этом. Он замолчал. Вокруг лампы кружило какое-то мелкое насекомое; до крайности внезапно оно рухнуло рядом со мной с такой весомостью, что меня пробила дрожь: тут я понял, до чего замерз.

— Не имею ни малейшего представления, что за люди живут в этом доме. Вероятно, такие же, как и повсюду. В связи с этим меня глубоко задело то, что вы сказали в прошлый раз. Я всех охотно вижу, у меня нет предпочтений. Вы сказали нечто очень и очень важное.

Я всматривался в него, ничего не отвечая. Затем одна мысль оформилась во мне с такой силой, что я, похоже, ее высказал. «Это официальная доктрина, — сказал я. — Впрочем, даже когда кого-то предпочитаешь, предпочитаешь кого угодно».