Витёк же, бывший артиллерист, рассказывал утром, что видел сон. Снилось , говорит, будто иду я ночью по нужде. И на кухню зашел, воды попить. Смотрю, а там на полу таракан. Большой такой, размером с хорошую мышь. Я думаю, ага… развелись, надо его чем-нибудь прибить. А я босиком иду, босой ногой неприятно же давить. А тут метла стоит. Он побежал, да так быстро. Я его метлой сверху со всей силы. В лепёшку. Собрал его этой же метлой на совок, и иду выкидывать на улицу. И вроде ничего такого, а противно мне, и кошки на душе скребутся.
Мужики стали думать, от чего такой сон. И решили, что это виновата Фёдоровна. Самогонку правильно надо очищать буряками, а не морковкой, как ей неоднократно указывали. А она обратно очищает морковкой. Поэтому, наверное, плохой сон приснился. Стали мужики успокаивать Витька, но Витёк завёлся и долго матерился…
Да, Витёк тогда долго матерился. И оказался, к сожалению, совершенно прав, потому что молодайку Петрову нашли мертвую в кровати, причем ее муж спал всю ночь рядом и ничего вообще не слышал. Он только не понял, чего она не встает и, сходив по малой нужде, пришел ее поднимать, так как было уже пора. И тут увидел, что она не дышит, и у нее эти чёртовы ранки на шее большие и влажные, и в панике побежал к фельдшеру.
Фельдшер констатировал смерть. Будучи человеком партийным, фельдшер на всякий случай в графе предполагаемая причина смерти написал острая сердечная недостаточность. Но на этот раз население хутора было как-то подготовлено к тому, что это может быть что-то сверхъестественное, типа вампира, поэтому мужики решили, что фельдшеру надо дать пиз*ы, как-то всё это пошло от него. Нинку Петрову все любили, ее смерть будила сильные эмоции, которые требовали выхода, а фельдшер оказался крайний.
Несколько деятельных и активных мужиков вошли на фельдшерское подворье и решительным шагом направились к беседке.
Фельдшер сидел в беседке и плакал. Причем плакал он как-то по-детски, повизгивая, и было это настолько непривычно, что решимость мужиков как ветром сдуло. Они стояли перед входом в беседку, смотрели на фельдшера и понимали, что он их даже не замечает и плачет совершенно не из-за того, что они пришли. Они никогда раньше не видели, чтобы пожилой мужик, к тому же член партии, плакал от страха.
Тело молодайки Петровой увезли на экспертизу в райцентр, муж поехал с ней. Все как-то разошлись по полевым работам, но напряжение чувствовалось, висело в воздухе. Кто жил в деревне, тот понимает, если что-то случается – это в воздухе висит, и все это чувствуют. Люди ходили под сильным впечатлением от происшедшего, но как-то всё-таки не до конца верили в вампира, уж больно это было неправдоподобно.
Глава 14. Местная власть реагирует
Как я потом узнал от Клавдии Ивановны, секретарши, в то утро в кабинете у директора совхоза, состоялся такой разговор. Директор совхоза сидел за своим знаменитым письменным столом с двумя телефонами и слушал парторга, который сидел напротив и говорил сиплым злым голосом:
– Я им, Петр Николаевич, такого вампира покажу! Я не то что премии буду лишать, я… – тут он запнулся, не зная, чего он еще будет лишать, пытаясь придумать что-то пострашнее. – Выдумали, новости какие!– вампир. Это в двадцатом-то веке, при советской-то власти!.. А если не поймут, будем объяснять!
Он хлопнул по столу ладонью, как будто прихлопнул кого-то.
Тут парторг наклонил голову ниже к столу и засипел еле слышно:
– Уполномоченный комитета госбезопасности из района приедет, он им, сукам, объяснит. Он им живо объяснит! Слава Богу, в Советском Союзе живем! Здесь не Копенгаген. Наши советские органы не с таким справлялись! Вампир! Вампира бояться не надо, а вот советских органов бояться надо, ой надо, советские органы, если что, по головке не погладят…
– Сам-то ты что думаешь? – спросил директор.
– Та шо ж, я могу думать, Петр Николаевич, – принужденно засмеялся парторг. – Не могу же я верить в вампиров, я партийный человек.
– А если он тебя того? – спросил директор.
– Я, Петр Николаевич, надо будет сдохнуть – сдохну, а от своего не отступлюсь, я – коммунист, – заиграл желваками парторг.
– Ты как считаешь, Егор, может, нам детей вывезти пока? – предложил директор.
– Вы что, правда верите?
– Верю я или не верю – не важно, – сказал директор. – Я не на исповеди. Я хозяйственник, моё дело маленькое. Раз что-то есть —надо реагировать. Может, это – выдумки? Может, кто-то слухи пускает вредные? Тем более университет у нас тут. Может, мужикам что-то привиделось по пьяни? Может, Нинка Петрова от скарлатины умерла – откуда я знаю? А вдруг нет? Я 38 лет в партии. Я войну прошел, а всё равно вот это «вдруг»… мне оно покоя не дает. Вот если мы ничего не сделаем – а завтра опять кого-то найдут, а вдруг ребенка?
Парторг наклонился ближе к директору и, глядя ему в глаза с прищуром, сказал:
– А вот за это уже нас, Петр Николаевич, по головке не погладят! И почетной грамоты не присвоят, ой, не присвоят, и памятным значком не наградят. От нас другого ждут…