Участковый почувствовал, как его выворачивает наизнанку, и что сейчас он блеванёт. Он взял у монаха стакан с водой, который тот протягивал, и, отпив несколько глотков, начал приходить в себя.
– Это битва Бога с демонами, – сказал Степан, – никогда она тут не прекращалась. Двадцать лет как-то поспокойнее было. А сейчас вроде как опять начинается. Что-то будет такое, вампиры с ящерами цветочками покажутся.
– А ты, – спросил участковый, – кто ты такой?
– Я-то? – удивился Степан. – Я этому ящеру вроде пастуха. Смотрю, чтоб он никого не обидел, ну и чтоб его никто не обидел. Без него под землёй нельзя.
– А зачем он нужен? – спросил участковый.
– Да я и сам не знаю, – сказал Степан. – Но без него нельзя, надо его охранять, когда он выходит. А я помру, наверное, может, ты на моё место и пойдёшь. Так что давай, учись, чтобы с отдачей ты справлялся при стрельбе. А там, глядишь, ты привыкнешь и с ящером освоишься… Ты уже виды разные видал. И реку ты видел. И отец Иларион к тебе приходил. Я так думаю, ты справишься.
Глава 40. Смерть полковника Вахнюка
Командир кадрированной дивизии полковник Вахнюк И. Б. снимки крокодила, сделанные на озере, не показывал никому, опасаясь неприятностей по партийной линии. Что это ещё за хренов какой-то немарксистский крокодил, и почему советский офицер и коммунист этого крокодила фотографирует? Как будто у нас в стране уже нечего фотографировать? А замечательные боевые машины? А личный состав, повышающий уровень боевой и политической подготовки? А прекрасная наша природа Придонья, все эти поля, на которых созревают помидоры и болгарский перец? Да фотографируй, сколько влезет! Ну почему обязательно надо фотографировать то, чего не должно быть? Ты бы ещё Бога сфотографировал.
Но фотографии-то – вот они, полковник их проявил в ванной комнате в пластмассовом тазике. Крокодил с одной из них смотрит прямо на полковника, заглядывает даже не в глаза – в душу. А вот крокодил бежит к полковнику, чтобы откусить ему голову. Отличный снимок. А вот ещё… Маленькие глазки смотрят прямо в кадр, а под ними на всю фотография огромная открытая пасть. Почему-то сначала, когда снимал, страха совсем не было, а только потом началось это… даже непонятно, как это назвать… Даже теперь ещё, когда смотришь, оторопь берёт. Да, надо бы порвать эти фотографии к чертям собачьим. А плёнку сжечь. Но рука не поднимается. Не поднимается рука.
«Сам Снегирёв, генерал-лейтенант, вэдэвэшник, звонил, расспрашивал, просил дать фотографии. Пришлось соврать, что засветились, а те, что вышли… ничего нет на них интересного. Кусочек неба, кусочек люка. А что видел? Вроде что-то было. Что-то было. А что? Движение какое-то очень быстрое, не успел рассмотреть. Может, и крокодил. А может, и не крокодил. И главное, чего кошки на душе-то скребутся… Ведь Снегирёв чувствует, что ему всей правды не говорят. Он, конечно, тактичный советский человек. Понимает, что такие вещи нельзя прямо так вывалить на стол – вот, мол, крокодил, а вот его снимки. А если он взбесится, что из него какой-то задрипанный полковник дурака делает? У Снегирёва связи-то – о-хо-хо! На самом верху. Если он разозлится, я костей не соберу. Позвонить ему? А что сказать? Сложная ситуация.
Ладно. Решено. Всё равно он не поверит, что я ничего не видел. Не поверит, что на фотографиях ничего нет. Надо завтра ехать прямо к нему. Показать снимки. Отдать плёнку. Сказать, что по телефону боялся говорить. Ну его на х**. Со Снегирёвым ссориться нельзя. Два года осталось до пенсии. Дослужить и всё. Но… надо до завтра ещё напечатать снимки и себе оставить. Хоть по одному экземпляру…»
Но завезти снимки Снегирёву не пришлось. Потому что на следующий день полковника обнаружили мёртвым в постели, он умер во сне от обширного инфаркта. Такое неожиданное, печальное событие. Человек прожил трудную жизнь, сердце пошаливало иногда, плюс повышенное давление, лишний вес, нервотрёпка, без которой службы не бывает. Жена даже не слышала ничего. Спали в разных комнатах. Утром закрыла ему глаза, а вечером ещё пили чай на сон грядущий, разговаривали. И поверить невозможно, а как не поверить, когда полная квартира народу. Суета какая-то, чужие люди приходят, уходят. Все чем-то заняты. Гроб привезли из Багаевки.