Вся история Фролова, советского вампира

Я оставил тело там, где нашёл его. Когда я вышел наверх, оказалось, что мой вчерашний гостеприимец с сотней всадников стоит перед нами в степи, ждёт, чтобы я вышел к нему. Я сел на коня и проехал по направлению к нему половину расстояния. Там я остановился и ждал, и он тоже один поскакал на коне и остановился передо мной.

Он спросил, с чего это я убил его слуг и забрал с собой его рабыню. Я сказал, что они пришли с оружием туда, где я спал без одежды и с женщиной. Он сказал, что, если бы это было так, они бы убили меня. Что меня предупредили, и, наверное, это сделала женщина, которая притворилась, что не знает его языка. Я подтвердил его предположение в общем, но не в том, что касалось её хитрости. Сказал, что она действительно не знает его языка, иначе и ко мне обращалась бы, используя этот язык. Но она со мной объясняется жестами. Я спросил его, почему он решил убить меня. Он ответил, что это было желание не его, а другого человека. Этот человек знает, что я сюда приехал с тайным поручением. Я спросил, кто этот человек, и он ответил, что не может ничего сказать, но предполагает, что это человек из Константинополя. Потом он сказал, что хочет забрать рабыню. Я отказал ему, объяснив, что рабыню считаю возмещением за покушение на мою жизнь. Он сказал, что оставил бы мне эту рабыню, но на мою жизнь покушался не он. А рабыня принадлежит ему. И это несправедливо, чтобы я возмещал себе из его имущества. К тому же рабыня должна понести наказание, потому что она передала то, что узнала, против воли своего господина. Поэтому её надо будет утопить при других рабынях, чтобы они лучше хранили верность. Я напомнил ему, что ведь он знал о грозящей мне опасности и ничего мне не сказал. Он сказал, что знать и не сказать – это не то же самое, что хотеть отнять жизнь. Он не хотел отнять жизнь, он только не сказал, что другой хочет. И, значит, это не его вина. И опять говорил мне очень настойчиво, чтобы я привёл его рабыню, и что он уведёт её с собой. Что она очень красивая и ему будет приятно её утопить. Я уже понял, что он хочет зарубить меня саблей, потому что он на самом деле не был настолько глуп, чтобы так со мной говорить. Я думаю, что тот человек из Константинополя заплатил ему за это.

Он стоял близко от меня, Ливио, и мог достать саблю чуть скорее, чем я обнажу меч. Поэтому я, чтобы лишить его этого преимущества, опять обратился к нему, но на середине слова дал коню шпоры и мой конь ударил его коня грудью в плечо. Его конь шарахнулся, он, конечно, не вылетел из седла, так как ездок он был отменный, но, когда он выхватил саблю, меч уже был у меня в руке. Тогда же я в первый раз почувствовал силу, которая не была моей силой, но пришла от Него, от Дракона, от покровителя рода Барбаро. Мою победу в том поединке нельзя даже назвать победой. Я не победил его. Я раздавил его, как таракана. А ведь он всю жизнь сражался, и саблей, Ливио, он владел, как музыкант, играющий на виоле, владеет смычком. И он не знал страха. Но я первым же ударом отрубил ему правую руку, в которой он держал саблю. Я показал ему удар с одной стороны, а нанёс с другой. Его конь прянул, но мой сделал скачок с места, и я ударил его коня мечом плашмя между ушей, отчего конь упал передними ногами на колени. Я, привстав на стременах, ударил моего противника в то место, где шея становится плечом. Удар оказался такой силы, что меч прорубил кожаный нагрудник и прорубил тело до середины груди. Он наклонился в седле, и следующим ударом я снёс ему голову, хотя этот удар был уже не нужен. Я нанёс его ради удовольствия. Это было так удобно, сверху вниз. Его конь вскочил с колен и потащил за собой тело без головы. За ним потянулась по снегу яркая красная полоса. На меня уже неслись всадники с той стороны, но и на помощь мне бежали наши землекопы и, конечно, мои товарищи и их слуги.

Я бросил коня вперёд прямо на всадников, которые приближались ко мне. Это было как во сне, Ливио, я убивал человека одним точным движением, сразу поворачиваясь к другому, нападавшему на меня. Я убил, наверное, не меньше десяти, пока помощь ко мне подоспела. Сам я не пострадал совсем. Ни царапины на коже, даже платье моё было совершенно цело. Наши землекопы накинулись на всадников с таким остервенением, что те сразу бросились прочь. Потом они вернулись, чтобы забрать мёртвых. Мы не мешали им.

В этот же день я отправил гонца прямо к Папе. Я дал гонцу перстень. Получив этот перстень, Папа сделает нужные распоряжения. Ко мне придёт татарская конница, венецианская и генуэзская пехота из Каффы, польский король пришлёт рыцарей и литовские дружины. А за ними придут рыцари из Венгрии, Моравии, Германии, Франции.