Вся история Фролова, советского вампира

– Да честно говоря, Тутанхамон, – потупился Гущин. – Ты понимаешь, она не может взять его с собой в Израиль. Кто-то ей очень не советует это делать. Там надо учить язык, приспосабливаться к новым требованиям, ходить по инстанциям, ну куда там кот? Ещё неизвестно, будет ли она жить одна или с кем-то в комнате?

– Зато там отличное снабжение, – сказала Иевлева. – Всё-таки скребутся кошки на душе?

– Да и на душе, и не на душе, – ответил Гущин, хотя кот, который был не на душе, продолжал мурлыкать и никаких намерений скрестись не проявлял.

– Только не говори, – сказала Иевлева, – что ты всё равно от неё бы ушёл. Давай примем всё как есть и не будем себя успокаивать.

– Но она правда хотела уехать в Израиль, – ответил Гущин. – Она все эти годы уговаривала меня уехать. Она пианистка. Её там работа ждёт. Язык ей для этого не очень нужен. Представь себе, евреи не читают ноты справа налево. Но я не хочу в Израиль. Хотя я бы тоже там нашёл работу, и я, в отличие от неё, неплохо говорю по-английски. И дело даже не в том, что я не еврей. И даже не в том, что мама туда ни за что не поедет. А оставить здесь маму и уехать навсегда в Израиль… Это вообще не по-еврейски. Но у евреев, по крайней мере, есть зов предков. Или они его себе придумывают. Не знаю. А у меня точно никакого зова нет. И у него нет, – кивнул Гущин на кота.

Кот к этому времени слез с Иевлевой, стал ходить по комнате, заглядывая во все углы.

– А у неё есть, и теперь она спокойно уедет туда, – продолжал Гущин. – Кошки скребутся, конечно. И я не буду говорить, что мы всё равно бы разошлись, раз ты настаиваешь, но в Израиль я бы точно не поехал. Из всего этого следует, что кот, скорее всего, останется у тебя.

– А разве она уже уезжает? – удивилась Иевлева.

– А зачем тянуть?! – сказал Гущин. – Нас без детей разведут моментально. Она в Москву полетела. За вызовом. В конце недели сдаст в ОВИР, где у неё прекрасные связи. На развод мы уже подали. Она договорилась с судьёй. В общем, это всё набирает какие-то стремительные обороты. И она меня попросила сделать так, чтобы, когда она вернётся, кота уже не было. А то она разрывается между Израилем и котом и на неё жалко смотреть. А поскольку это ты разлучница, то придётся тебе взять кота на себя.

– Я это уже сделала. По-моему, кот совсем не против, – улыбнулась Иевлева. – А она знает, что я беременна?

– Да, – сказал Гущин. – И она единственная знает, что не от меня. Понимаешь, мы всё равно бы разошлись. Можешь мне запрещатьтак говорить. Но когда появилась ты, я сказал ей сразу. Она знает, что я сказал бы, если бы это был мой ребёнок. И она знает, что я не стал бы её обманывать и встречаться с тобой тайно. Поэтому если б я стал ей врать в вопросе ребёнка, как я собираюсь врать всем остальным, то у меня не сошлись бы концы с концами. Она легко вывела бы меня на чистую воду. Поэтому я сказал как есть. Я знаю, она не будет болтать, на неё можно положиться. Да. И теперь квартирный вопрос. Я ей отдал все наши деньги. Она себе что-то купит. И ещё обменяет на доллары. Как-то она этот вопрос решит. А мне останется квартира. И потом, когда я вернусь из командировки, мы постараемся твою комнату и мои две обменять на три, и у ребёнка будет своя комната.

Кот в это время успел забраться на диван, свернуться калачиком или, вернее, гигантским калачом и положить себе хвост под голову.

– Когда ты едешь? – спросила она.

– Вылетать можно уже завтра, – ответил Гущин. – Через одиннадцать дней я вернусь. Закончим формальности, и я посажу её на самолёт. У нас сегодня политбюро какое-то. Целоваться мы не будем?

– Да как-то неудобно при нём. – Иевлева показал головой на кота. – Мне ещё надо к нему привыкнуть. Он ходит в песок?

– В песок! – ответил Гущин. – В самый его центр. Это очень чистоплотный кот. И у него есть масса других достоинств. Я привёз ванночку для проявки фотографий. Мы в неё насыплем песок. Он эту ванночку знает. Я даже принёс с собой мороженого хека, к которому он привык. Дурацкая какая-то ситуация. Как-то через всё это нужно пройти. Сделай так, чтоб хоть кот сильно не переживал.

Иевлева подошла к Гущину, обняла его за шею, поцеловала в губы и сказала:

– Я сначала сделаю, чтобы он сильно не переживал, потом сделаю, чтобы ты сильно не переживал. Она уедет в Израиль, куда давно уже хотела, и найдёт себе горячего семита, какого-нибудь дирижёра. И пока тот будет дирижировать оркестром, родит ему ребёнка. И заведёт себе другого кота. А этого будет вспоминать. И тебя будет вспоминать. Ничего, как-то это всё образуется.

Потом Гущин уехал собираться. А серый кот Рыжик, он же Барсик, он же Тутанхамон, тихо мяукал во сне и дрыгал лапой. Ему снится, подумала Иевлева, что он преследует мышь.

Глава 21. Участковый и Степан пошли смотреть на свет