Вся оставшаяся жизнь

Доктор неврологии

Франсуа-Ксавье Жервез

Диплом интернатуры государственного учреждения здравоохранения

“Больницы Парижа”

От имени веет XVI округом, фамилия в духе Золя, отдает задворками. Входить без звонка. Манель передернуло: как опухоль в мозг. Секретарша с безукоризненно ровной челкой взяла у Самюэля историю болезни и карточку медицинского страхования и попросила подождать в приемной. В комнате одуряющее пахло свежей краской. Они уселись в кресла искусственной кожи с хромированными подлокотниками. Все здесь было новенькое, с иголочки, кроме груды потрепанных журналов, валявшихся на низком столике. Мятые, замусоленные страницы измочалены нетерпеливыми пальцами больных, снедаемых тоской и тревогой. В углу ждала какая-то женщина, с головой погрузившись в вязание. Спицы в ее руках энергично скрещивались и расходились, словно шпаги фехтовальщиков. Манель потрепала Самюэля по руке и ободряюще улыбнулась ему. Дверь открылась. Вышли двое мужчин: один высокий и худой, другой маленький, полный, болезненно-бледный.

– Мадам Майяр, возвращаю вашего супруга, он ваш, – провозгласил высокий, пожимая руку человечку с восковым лицом.

Доктор Франсуа-Ксавье Жервез на долгих пять минут скрылся в кабинете, потом появился снова и со словами “наша очередь” пригласил Самюэля и девушку в свою пещеру колдуна. С виду настоящий спец, подумала Манель. Высокий, блестящий, словно глянцевый лоб с залысинами, ухоженные руки, гладко выбритый подбородок, ослепительно-белый ряд зубов – просто воплощение гигиены и дотошности. На письменном столе стоял открытый, как орех, череп, демонстрируя беловатые извилины двух пластмассовых полушарий.

– Ну, на что жалуемся? – вопросил ученый муж с деланной жизнерадостностью.

А то ты не знаешь, на что мы жалуемся, подумала Манель, заметив на стене снимки мозга Самюэля, прилепленные скотчем к светящемуся экрану. Наткнувшись на молчание старика и неодобрительный взгляд девушки, врач смешался, закашлялся, протер стекла очков салфеточкой, на несколько секунд ушел в созерцание истории болезни и начал свое вступительное слово заново:

– Да, ну вот, судя по тому, что показывает картография вашего мозга, месье Дински, мы, скорее всего, имеем дело с наличием довольно значительного опухолевидного образования.

Манель читала в нем, как в раскрытой книге. Было вполне очевидно, что Самюэль Дински и его опухолевидное образование специалисту чертовски неприятны.

– Скорее всего или точно? – спросил старик.

– Буду с вами откровенен, месье Дински: у вас внутричерепное новообразование прогрессирующего характера, которое принято называть глиобластомой мультиформного типа.

Последние слова врач произнес скороговоркой, словно сплюнул мешающий сгусток. Имя убийцы – мультиформная глиобластома. От одного названия так и разит метастазами, подумала Манель.

– Это операбельно? – спросила девушка.

Светило науки скукожилось в кресле. Эта парочка своими неуместными вопросами угробила ему весь план диалога. Скачут с пятого на десятое, пропускают протокольные пункты. Конечно нет, не операбельна эта гадость, но о таких вещах положено извещать по порядку, приговор надо сперва хорошенько упаковать в готовые формулы, смазать моральный дух пациента толстым слоем анестезии, а потом уже объяснять, что ему конец, полный и бесповоротный конец. Врач все-таки еще раз попытался направить беседу в русло привычной процедуры, предусмотренной для сообщения диагноза будущему покойнику.

– Разумеется, нельзя отрицать серьезность патологического процесса, протекающего у месье Дински, к тому же нужны дополнительные исследования, однако всегда остается…

– Доктор, это операбельно? – повторила Манель, сжимая руку Самюэля.

– На самом деле нет, – выдохнул измученный врач. – Во-первых, глиобластома уже изрядного размера, а во-вторых, надо учитывать, что данный тип опухоли имеет свойство проникать в соседние отделы мозга; это его инвазивное свойство, уничтожающее четкую границу между опухолевой тканью и здоровыми тканями, к сожалению, делает невозможной экстракцию новообразования.

– И что теперь, доктор? – заволновался Самюэль, не отпуская руку девушки.

Франсуа-Ксавье Жервез взял ручку и легонько постучал по пластмассовому мозгу, угнездившемуся в искусственном черепе.

– Если бы опухоль развилась вот тут, в передней части лобной доли, уже проявились бы расстройства психики. Если бы в задней части, у вас случались бы конвульсивные припадки эпилептического типа. В нашем случае, с учетом локализации, уже сейчас можно сказать, что последствия должны по идее ограничиться изменениями на уровне чувств – вкуса, обоняния и зрения. И разумеется, усиливающимися головными болями, вызванными ростом внутричерепного давления, но их мы, скорее всего, сможем купировать с помощью паллиативной терапии.