Вся пани Иоанна. Том 2

— Да не нужно мне ничего, я только собирался вежливо попросить ваше приспособление, на минутку, тоже захотелось махнуть.

— Ладно, махай! — согласилась я, готовая на все, лишь бы он поскорее ушел.

Вон, под скелетом, что-то завлекательно поблескивает. А вон тот красный янтарик откатился в сторону, надо же, размером чуть ли не с картофелину, правда молодую...

Тут я неизвестно почему вспомнила своего Драгоценного и только сейчас поняла, какую же свинью ему подкладывала, разбирая его кучи. Ведь главное удовольствие — самому разбирать свой улов, выискивать янтарики и плавиться от счастья. Даже Вальдемар признался, что когда его личный мусор разгребает обожаемая жена, убил бы ее в этот момент.

Вот и я. Не обращая больше внимания на незнакомца, вернее, позабыв о нем и обо всем остальном, я принялась копаться в вожделенном мусоре. Вот крупный янтарик, видимо отколовшийся от большой глыбы. Место скола совсем свежее, чистое. Подняла его, посмотрела на солнце... Езус-Мария, комар! Не комар, а прямо бык! Целехонький, все при нем, все ножки, крылышки!

От счастья я чуть с ума не сошла, готова была обнять все вокруг. Обернулась на незнакомца, неловко тыкающего моей сеткой в море, — и, кажется, не совсем бессмысленно тыкал. Ладно подхватил что-то. Пусть и он что-нибудь найдет, мне не жалко.

Невольно отметила и тот факт, что фигура у него почти как у паршивца Терличака. Интересно, красив ли, я как-то не обратила внимания на его лицо.

Тыканье сачком в море — занятие увлекательное, человека затягивает целиком. Я успела разобрать весь свой улов, еще раз просмотрела, чтобы подстраховаться, а незнакомец все не возвращался. Наконец свалился на песок рядом со мной.

Я предостерегла:

— Здесь мокро.

— Не имеет значения, теперь мне все равно. Глядите, что попалось!

И продемонстрировал чудесный светлый янтарик размером с грецкий орех, правда из тех, что поменьше. Я и тут не позавидовала, наоборот, поздравила с удачной находкой. А заодно внимательно разглядела лицо.

— Послушайте, а мы случайно не знакомы? — подозрительно поинтересовалась я.

— Ну ты даешь! Конечно, знакомы, хотя и не знакомились. Помнишь свой макет из гипса на третьем курсе? Я еще помогал отскребывать гипс со стола, хотя к вам в группу забежал по делу. Не знаю почему, но в тот день ты выглядела точно так же, как сейчас. Вспомнила теперь?

Еще бы, такое не забыть, напереживалась я тогда с макетом — врагу не пожелаю. Было это ровно четверть века назад, каким чудом он мог меня узнать? Говорит, выглядела точно так же. Ну конечно! Ведь тогда на занятия я бежала под проливным дождем, зонтика не было, сосульки мокрых волос свисали на лицо. Вот и теперь висят, шапку я давно сняла, чтобы не мешала, все на глаза съезжала. Куда же она подевалась? Ага, лежит как миленькая на песочке, слегка присыпанная. Встала, отряхнула и напялила на голову. И сразу вспомнилось, как кто-то из студентов тогда съехидничал: «Наш Костик или добрый самаритянин, или влюбился в эту язву».

— Костик! — обрадованно заорала я.

— Ага, помнишь! — расцвел он. — Я сначала тебя сзади не признал, подумал, какая-то соплячка. Ты так и не изменила прическу?

Знакомы мы не были, виделись мимоходом раза два, но сейчас мне показалось — друзья детства. Ну, не детства, а студенческой юности, и с тех пор никогда не расставались. Видимо, так уж на нас действуют воспоминания о безоблачных годах.

— С твоей стороны чрезвычайно мило назвать прической то, что у меня на голове. Иногда я и в самом деле сооружаю прическу, но не у моря.

— Почему?

— Влажность большая, и ветер дует. Мои волосики этого не любят.

Похлопав по карманам, он вытащил сигареты («надеюсь, сухие») и предложил мне.

Я предпочла свои. Ветер усиливался, я почувствовала, что продрогла, и накинула куртку. Хорошая куртка, действительно непромокаемая, в верхнем нагрудном кармане сигареты ничуть не пострадали. Мы с трудом закурили, отворачиваясь от ветра.

— Чтобы не было недоразумения, — сказал он, — может, ты забыла, так меня зовут Константином.

— А мне и забывать нечего, я никогда не знала твоего имени. Как ты тогда оказался на нашем факультете?

— Пришел по делу к дружку, Крысику Еленскому. Крысика-то хоть помнишь?

— Еще бы! Когда у меня разразилась эта гипсовая катастрофа, так он чуть от радости не... в общем, того... И меня язвой обозвал. Не знаю, как я его на куски не разорвала, злая была как черт.

— Да, с этим гипсом ты отмочила номер.

— Не очень удачно, наверное, получилось, но я действовала по принципу оладий, знаешь, они на дрожжах подходят, только я малость не рассчитала. Потом научилась. А почему ты меня запомнил? Так трудно было ту доску отскребывать, что запомнил на всю оставшуюся жизнь?

— Да просто тоже было смешно, но я мальчик хорошо воспитанный, удержался от насмешек в отличие от Крысика. А ты была известной личностью в Академии художеств, к тому же замужем, большая редкость на младших курсах. Ты что, вышла за него еще в школе?

— Почти. Можно сказать, получила аттестат и сразу же под венец.

— На кой черт это тебе было нужно?