Я даже не могу прикоснуться к ней без того, чтобы меня не захлестнуло это мучительное чувство вины. Не могу найти удовольствие, не будучи брошенным в тиски боли.
Те, кто говорит, что физическая боль это самое страшное, никогда не испытывали пыток со стороны собственного мозга.
Они никогда не садились и не чувствовали отвращения к себе за то, что хотели кого-то, кого не должны были.
— Черт.
Я поднимаюсь и набрасываю одеяло на обнаженное тело Рейны, прежде чем выйти из комнаты.
Я не могу остаться с ней, иначе мой мозг съест меня живьем. Он будет питаться моими мыслями и оставит меня гребаным калекой.
Всю прошлую неделю я думал, что если бы я никогда по-настоящему не трахнул ее, если бы я только играл с ней, я был бы в безопасности от этих мрачных мыслей.
Оказывается, все это было бесполезно.
Чем дольше я отсутствовал, тем сильнее я хотел ее, тем быстрее мне необходимо было прикоснуться к ней.
Вот как начинаются катастрофы. Сначала это желание, потом оно становится решимостью, а затем она бросает мне вызов, и все, что я могу сделать, это трахнуть ее, как животное. А потом как чертов любовник. А потом, будто она моя шлюха.
Я провожу рукой по волосам и бросаю полотенце в мусорное ведро.
Мой телефон вибрирует на кухонной стойке, и я беру его, не проверяя имя. Мне нужно отвлечься, как воздух.
— Привет, ублюдок.
Внутренний стон вырывается у меня, когда я узнаю британский акцент и голос, связанный с ним. Я должен был проверить имя. Эйден Кинг последний человек, в котором я нуждаюсь в моем нынешнем настроении.
— Разве в Англии не два часа ночи или что-то в этом роде?
Я выхожу на балкон, не потрудившись надеть какую-либо одежду. Здание напротив приглашает насладиться шоу.
— И?
Похоже, ему скучно.
— Сон, ублюдок — слышал об этом?
— Сон для нейротипичных людей.
Я должен был догадаться, что он скажет что-то подобное. Особенность Эйдена в том, что он гордится тем, что он есть, тем,
— Ты вернешься в ближайшее время?
— А что? — я ухмыляюсь. — Скучаешь по мне?
— Я скучаю по тому, чтобы побеждать тебя в дебатах.
— Пошел ты. Я тот, кто надирает задницы тебе и Коулу.
— Это ложь, и ты это знаешь.
— Есть ли смысл в твоем звонке? — я качаю головой. — Разве ты не должен обниматься с Эльзой и делать детей?
— Никогда не упоминай имя моей жены и рождение детей в одном предложении, или я убью тебя, черт возьми. Договорились? Договорились.
Я качаю головой. Этот мудак так ревностно относится к своей жене, и мне всегда было интересно, как она восприняла его поведение. Потом я вернулся в Блэквуд и понял, что ничем не отличаюсь от него.
— Эльза однажды сказала, что она боролась с тобой, что есть силы. — я сажусь в кресло на балконе и скрещиваю ноги в лодыжках. — Как ты это преодолел?
Не то чтобы Рейна сейчас боролась со мной, но я ощущаю, что она скоро вернется к этому. Каждый день я просыпаюсь и, затаив дыхание, жду момента, когда она выйдет из своей комнаты, думая, что она будет все тем же старым холодным человеком.
— Просто, — говорит он. — Я не давал ей выбора, особенно в начале. Чем больше она убегала, тем быстрее я гнался за ней. Чем глубже она пряталась, тем сильнее я побеждал.
— Что, если после того, как ты будешь преследовать и побеждать, она все еще не захочет тебя?
— Тогда ты делаешь это неправильно. Привяжи ее к себе и заставь ее увидеть тебя. Если ей не нравится то, что она видит, сделай так, чтобы ей это понравилось.
— Что, если ей никогда это не понравится?
— Тогда ты гребаный неудачник и, вероятно, никогда не заслуживал ее в первую очередь. — он делает паузу. — Как бы ни было весело разговаривать с тобой, я возвращаюсь к своей жене. Она спрашивала о тебе, и это дружеское напоминание не звонить ей. Если ты позвонишь, я прилечу и отрежу тебе язык.
Линия обрывается.
Удивлен, что Эльза вообще спросила обо мне. Я ей не очень нравлюсь, она всегда говорит, что Эйдену больше не нужны сумасшедшие друзья.
Я откидываю голову назад, обдумывая его слова. Это интересный ракурс, тот, который никогда не заслуживал ее.
В этом и был весь фокус с самого начала?
Я поднимаю голову и смотрю на звезды. В темноте ночи их немного, но я почти вижу мальчика и девочку, держащих друг друга за руки и скорбящих вместе в тишине.
Затем этот образ разрушается, и его невозможно восстановить.
Решив, что я достаточно устроил для соседнего здания обнаженное шоу, я возвращаюсь внутрь.
Вместо того чтобы отправиться в комнату для гостей, где я обычно сплю, мои ноги несут меня прямо к Рейне. Она как чертов магнит, отказывается меня отпускать.
Она все еще крепко спит на боку. Одеяло сползло с ее плеча, обнажая выпуклость ее бледной груди.