Вся правда о Муллинерах (сборник) (СИ)

 — Конечно. Мы все для нее — дети. На Рождество она подарила мне «Фаунтлероя».

 — Значит, по-твоему, я должен потакать этой помеси Лукреции Борджиа с прусским сержантом. Почему? Нет, объясни мне, почему? Из всех нас я особенно ее боялся, боюсь и теперь. Почему ты выбрал меня?

 — Я не выбирал. Мы все ее навещаем. И мы, и Олифанты.

 — Олифанты?!

 Фредерик дернулся. Будь его брат дантистом, а не терапевтом, можно было бы подумать, что тот вырвал ему зуб.

 — После нас она служила у них, — объяснил Джордж. — Неужели ты их забыл? Когда тебе было лет двенадцать, ты полез на старый вяз, чтобы достать для Джейн грачиное яйцо.

 Фредерик горько засмеялся.

 — Бывают же кретины! — заметил он. — Рисковать жизнью из-за этой особы… Нет, жизнь мне недорога, что в ней хорошего, да и вообще скоро помру. Но ради Джейн!..

 — А мне она нравилась. Говорят, стала красавицей.

 — Возможно. Только сердца нет.

 — То есть как?

 — А так. Вот, посуди сам: обручилась со мной, уехала к каким-то Пендерби, и, пожалуйста, письмо, выходит за некоего Диллингуотера. Надеюсь, он ее задушит.

 — Как это все печально!

 — Кому? Не мне. Можно сказать, чудом спасся.

 — Теперь я понимаю, почему ты мрачный.

 — Кто, я? — удивился Фредерик. — Я счастлив. Я просто в восторге.

 — А, вон что! — Джордж взглянул на часы. — Ну, хорошо, хорошо, иди. Туда минут десять.

 — Как я найду этот чертов дом?

 — Есть табличка с названием.

 — С каким?

 — «Укромная заводь».

 — О, Господи! — вскричал Фредерик. — Этого еще не хватало.

 Казалось бы, вид из окна дал ему представление о курорте, но, проходя по улицам, он глазам своим не верил. Непостижимо! Такая дыра — и столько в ней уместилось. Вот мальчики; жуть, а не мальчики. Вот торговцы с тележками; жуть — и торговцы, и тележки. Дома — нет слов! А солнце! Сверкает и сверкает, хоть тресни. Тут бы ливень с пронзительным ветром, а не эта желтая блямба на синем небе. Конечно, дело не в Джейн. Просто он не любит солнца и всяких там небес, органически не выносит. Ему по душе ураганы, трусы, глады, моры…

 Тут он заметил, что пришел по адресу, на мерзкую улицу с чистым тротуаром и двумя рядами опрятных кирпичных домиков. Глядя на медные молоточки и белые занавесочки, Фредерик невыразимо страдал. Здесь явно жили люди, которые не знают и знать не хотят, что несколько месяцев назад одна, скажем так, особа обручилась с Диллингуотером.

 Разыскав эту «Заводь», он постучал в дверь, и ему открыли.

 — Да это мастер Фредерик! — воскликнула няня. — В жизни бы не узнала, как вырос!

 Почему-то ему стало полегче. Он был не очень плохой — так, ровно посередине между близким к святости Джорджем и бессердечной Джейн; и самый вид старой няни удивил и тронул его.

 Образы детства очень крепки. Ему казалось, что она — огромная, широкоплечая, очень грозная, а перед ним стояла старушонка, которую мог бы унести ветерок.

 Он растрогался. Он умилился. Он понял брата. Конечно, ее надо порадовать. Только зверь огорчит ее, даже если она сварит яйца.

 — Какой большой! — не унималась няня.

 — Правда? — откликнулся Фредерик.

 — Настоящий мужчина. Идите, садитесь за стол. Сейчас накормлю.

 — Спасибо.

 — НОГИ!

 Он подскочил. Губы у няни сжались, глаза сверкали.

 — Нетэтонадожевгрязныхботинках! — сказала она. — Убираешьубираешьаимхотьбычто.

 — Простите, пожалуйста! — пролепетал он, вытирая ноги о половичок.

 Направляясь в комнату, он ощущал, что стал меньше, моложе и гораздо слабее. От умиления остались следы.

 Но и они исчезли, когда в кресле, у окна, он обнаружил Джейн.

 Вряд ли читателя интересует внешность такой девушки, но все же, на всякий случай, сообщим, что у нее были золотисто-русые волосы, золотисто-русые брови и, как это ни странно, золотисто-русые глаза, а кроме того — маленький носик с одной веснушкой, маленький ротик и маленький, но решительный подбородок.

 Сейчас подбородок был уж очень решителен, словно таран небольшого судна. На Фредерика она смотрела так, будто от него пахло луком.

 Фредерик молчал. Трудно начать беседу с особой, которая вернула тебе письма, кстати — очень хорошие. Произнеся в. конце концов «Ык», он уселся и стал смотреть на ковер. Джейн смотрела в окно. Царила тишина, если не считать того, что из часов выскочила кукушка и сказала «Ку-ку».

 Внезапность ее появления и отрывистость речи допекли истерзанного Фредерика. Он подскочил и вскрикнул.

 — В чем дело? — осведомилась Джейн.

 — Птицы тут всякие!

 Джейн пожала плечами, давая понять, что ее не интересуют ощущения людей низшего типа, но Фредерик продолжал:

 — Что вы здесь делаете?

 — К няне пришла.

 — Вот уж не ждал!

 — Да неужели?

 — Знал бы, никогда бы в жизни…

 — У вас пятно на носу.

 Скрипнув зубами, он вынул носовой платок, заметив при этом:

 — Вероятно, мне лучше уйти.

 — Ни в коем случае! — резко ответила Джейн. — Она вас очень ждала. Хотя понять не могу…

 — Чего?

 — Ах, неважно!

 Пока он выбирал самый едкий из трех возможных ответов, явилась няня.

 — Конечно, дело не мое, — сказала Джейн, — но некоторые помогли бы нести такой тяжелый поднос.

 Фредерик вскочил, густо при этом краснея.

 — Нянечка, — сказала Джейн, удачно сочетая заботливость со злобностью, — ты не надорвалась?