Вся правда о нас

Мне хватило ума не добавить: «Всего-то?» Но меня охватило неописуемое облегчение. Подумаешь — беда. Как проклял, так и распроклял. Или как оно там называется. В общем, когда точно знаешь, чего сдуру натворил, можно начинать думать, как это исправить. Будь у меня настолько светлая голова и такой огромный багаж знаний, я бы уже придумал — вот прямо сейчас. Но Шурф и сам справится. Как только возьмётся за ум, испепелит эти свои дурацкие черновики и займётся делом.

Однако вслух я спросил:

— Но с какой стати тебе было себя проклинать? Совершенно не могу представить тебя за подобным занятием.

— На самом деле, можешь, — сказал Шурф. — Просто не хочешь. Что по-человечески понятно. Тем не менее, тебе известны ключевые факты моей биографии. Вот и подумай, какой из моих поступков ты бы не смог простить — не мне, а себе.

— Даже не знаю, что выбрать, — мрачно ухмыльнулся я. — Всё такое вкусное!

Однако как бы я ни валял дурака, шансов у меня не было. В смысле, я не мог не понимать.

— Так нечестно! — наконец сказал я. — Не за что тут себя проклинать. Да, ты убил лиса, которого перед этим подобрал, вылечил, вырастил и сделал своим другом — насколько звери и люди вообще могут дружить. Ноне от злости и не ради удовольствия, а только для того, чтобы сразу его воскресить, здоровым и помолодевшим[31].Ты же был совершенно уверен в успехе!

— Да, разумеется. И эта уверенность дилетанта непростительна в той же степени, что и всё остальное. Совершенно недопустимо намеренно делать ставкой в своей игре жизнь существа, которое всецело тебе доверяет. И ровно так же недопустимо переоценивать свои силы, когда берешься за столь серьёзное дело, как победа над смертью. Ребёнку такое ещё более-менее простительно, но я в ту пору был уже вполне взрослым человеком. И понимал, что делаю. Вернее, только думал, будто понимаю, но это в данном случае не смягчающее, а отягчающее обстоятельство.

— На самом деле, ты проклял себя за то, что ничего не получилось, — сказал я. — Всё остальное — дело десятое. И предательство доверия, и излишняя самоуверенность. Победа искупает всё, а поражение любую ошибку раздувает до размеров непростительного греха. Что-то вроде этого дурацкого урдерского закона Рроха, просто у них любым колдунам можно творить всё, что заблагорассудится, а в наших с тобой головах — только победителям.

— Да, именно так и есть.

— Это я очень хорошо понимаю.

— Знаю, что понимаешь.

Ну да.

— А что именно ты тогда с собой сделал? — спросил я. — В чём выражается вред твоего проклятия? Ты учти, я всё-таки знаю тебя уже довольно много лет. И вижу, что живётся тебе совсем непросто. А всё-таки с каждым годом всё лучше. И ничего такого, с чем ты не мог бы справиться, в твоей жизни, по-моему, уже давно не осталось. Я хочу сказать, на проклятого ты как-то не очень похож.

— Я и сам в последнее время так думал. Но оказывается, в некоторых случаях, когда человек достаточно силён, удачлив и живуч, проклятием он наносит вред не столько себе, сколько своей Тени.

— Тени? — растерялся я. — И что же случилось с твоей Тенью?

— Этого я не знаю. Подробностей Магистр Хонна мне не сообщил. Только сказал, что моя Тень, скорее всего, очень могущественное существо — если уж до сих пор жива. Но живётся ей определённо несладко. И её гибель — просто вопрос времени.

— Как это — гибель? Тень, что, может вот так просто взять и умереть?

— Иногда, получается, может.

— Но они же не люди!

— Нет, конечно. Как я понимаю, наши Тени — существа, по своей природе близкие скорее стихиям, чем людям. На самом деле, о них практически ничего неизвестно; маги древности определённо знали больше, чем мы, но тщательно оберегали эту информацию от распространения.

— Гады такие.