Вся правда о русалках

В тот раз мне так больше и не удавалось ничего узнать о начальной и конечной стадиях русалочьих. Когда же я стал упрашивать свою подружку рассказать о формах перевоплощения других русалок, она — добросердечная и покладистая по своей натуре — все-таки согласилась. Она, дескать, не какая-то там трещотка и с другими не очень-то общается, но… кое-что, впрочем, конечно, замечает…

Я узнал, что русалки довольно часто превращаются в серебряные или золотые кольца, а иногда — в золотые кубки либо в золотые часы. Некоторые ее товарки любят оборачиваться в мужчин, но, на ее взгляд, в этом есть что-то непристойное: «Я бы тогда и до тела своего не осмелилась дотро…» Возможности воплощения в животных

 тоже довольно широкие: одна ее знакомая из-под Лехтсе проводит свободные от работы вечера и чарующие ночи, обернувшись в лошадь. Это будто бы весьма полезно для нервов; однако, к сожалению, знакомой этой никак не удается найти всадника — и все из-за недоверия и боязни людей. И скромная полоскунья-тряпичница рассказала мне историю, которая довольно хорошо совпадает с записанной О. Хинтценбергом из Лехтсе.

ЛОШАДЬ ПОСЯГАЮЩАЯ (№ 59)

О. Хинтценберг из Лехтсе.

Старый Оолу был на сенокосе возле речки. Завалился вечером спать в сарае один-одинешенек. Остальные косцы домой ушли. <…>

Вдруг слышит: кто-то радостно вскрикивает на холме поблизости. Оолу подумал: «Кто это там так поздно? Может, заблудился? Надо бы в ответ покричать».

Покричал в ответ. На холме снова вскрикнули, но много ближе, чем прежде.

Оолу посмотрел сквозь щель в стене, не видно ли кого. Покричал еще. И тут видит: серая лошадь, вскрикивая, скачет к сараю.

Оолу со страху зарылся в сене. У лошади был звонкий голос, похожий на человеческий. Лошадь подошла к сараю и фыркнула так громко, что стены задрожали. Потом стала бревно грызть. Как раз над Оолу.

Оолу задрожал в сене. Лошадь обежала пару раз вокруг сарая, а потом бултыхнулась с ходу в реку.

Оолу стал смотреть сквозь щели, куда лошадь выйдет, на этот берег или на тот. Лошадь покачалась немножко на воде, а потом под воду ушла. И больше не показывалась.

Оолу со страху заснуть не мог, проворочался в сене до самого утра. Больше уж никогда на ночь не оставался на сенокосе, боялся русалки.

Я выразил искреннее сочувствие: в самом деле, обидно за русалку, которая хочет подставить свой круп лихому всаднику, но всякий раз нарывается на какого-нибудь Оолу, трусливого старика, дрожащего в сене.

Скромная русалка рассказала мне и о других превращениях. Некоторые из них были сомнительного свойства, и я не мог понять, какую радость доставляло славным, грациозным русалкам перевоплощение в окровавленную шкуру коровы или собаки, в барана с человеческой головой или в плывущую (!) по реке известняковую плиту, на которой лежала большая куча лошадиного навоза (такой фортель выкидывала, например, подружка детских лет полоскуньи-тряпичницы из Тыллусте). Русалка вполне со мной согласилась, хотя и сказала в оправдание, что «иной раз просто подмывает постращать этих негодяев, они ведь того заслуживают». Я ей тут же поддакнул. Из многих вариантов метаморфоз я привел бы здесь еще один, который кажется мне достаточно хитроумным и причудливым. И вновь почитаю обязанностью восхититься нашим русалкоклассиком, который знал о нем еще полвека назад. Как же широк был круг знакомств Эйзена и какое ангельское терпение проявил он, дабы уберечь от забвения все эти истории.