Вся правда во мне

И вот ты смотришь на меня. Смотришь, пока они заковывают тебя так же, как и меня. Но что ты при этом думаешь, я не знаю. Вот они закрепили верхнюю доску. Теперь между нами толстый столб, на котором держится эта двойная конструкция. Мы рядом, но не можем друг друга видеть. Зато весь город разглядывает нас как охотничьи трофеи.

У меня начинают неметь руки, а прошло всего минут пятнадцать.

Калеб Уиллз, долговязый младший брат Дугласа, начинает первым. Он берет полную пригоршню грязи и швыряет ее в меня, целясь в лицо, но промахивается. Он ждет, что кто-то его остановит, и, не дождавшись, швыряет комок грязи снова. Бросок достигает цели.

Я с трудом разлепила глаза.

Я слышу крики убегающих куда-то мальчишек и знаю, что они вернутся.

Так и есть. С полными руками компоста. Гнилыми, текущими кабачками и перцами. Они еще не начали забрасывать меня ими, а я уже чувствовала запах. Когда тебя забрасывают подгнившими яблоками и картошкой, это, оказывается, больно. Тебя они тоже не щадят.

Родители стоят и смотрят, как нас забрасывают.

И вот:

– Хватит, – прорычал Гораций Брон.

Все шалуны попрятались за мамины юбки. Все горожане вдруг вспомнили о домашних делах. И все закончилось также быстро, как и началось. Горожане потянулись по домам, продолжая перемывать нам кости.

III

Гораций Брон вернулся в свою кузницу. Ее двери выходят на площадь, и он может работать и присматривать за нами.

Нам осталось больше двух часов, но облегчения от того, что нас скоро освободят, я не испытываю.

Интересно, а что чувствовала та французская девушка, когда пламя, разожженное ее соотечественниками, уже начало лизать ее ступни? Облегчение, что все это быстро закончится?

Мои глаза обожгло холодом, я не стану плакать.

Очень болит спина.

Но гораздо больнее другое.

IV

Мы стоим, падаем и снова поднимаемся.

Мы вертим шеями, чтобы доски не так давили на трахею.

Мне тебя не видно, но я слышу, как ты двигаешься.

Мы не разговариваем. О чем нам говорить?

V

– Я ночью замерз, – сказал он мне как-то утром. – Если уж ты не хочешь делить со мной постель, сшей из старого тряпья мне одеяло. Свое я отдал тебе.

Я сшила ему одеяло.

Ему не понравилось мое шитье. Мне кажется, что маме бы тоже не понравилось. Как мне тогда хотелось, чтобы она меня отругала!

VI

В ту, вторую ночь ему не нужно было меня запирать. Я все еще была слишком напугана тем человеком, который мне угрожал, чтобы думать о побеге. Мысли о нем и храбрость пришли позднее.

Но он все равно меня запер, сказав, что ему нужно кое-что принести. Он принес что-то большое, завернутое в одеяло.

VII

Лотти была влюблена. Поэтому она и ушла из дома. Я волновалась за нее, но не так, как остальные. Я была уверена, что она жива и прячется где-нибудь со своим возлюбленным. Я надеялась, что она расскажет мне, кто он. Она была уверена, что скоро выйдет замуж.

Любовь не принесла ей счастья, как и мне.

VIII

Я вспомнила скомканное платье в руках у мельника. Такое старое и ветхое. Мне странно было думать, что я когда-то позавидовала Лотти. Я думала об этом даже тогда, когда жила с ним. Какая ирония в том, что я когда-то позавидовала ее двум красивым платьям. Они так ей шли. И все-таки я думала о том, коричневом платье, таком элегантном и совсем не похожим на то, которым он его заменил. Оно долго оставалось таким же красивым.

Как мало на самом деле значат и значили какие-то платья.

IX

Что делал Авия Пратт у моего дома ночью с фонарем? Почему он продолжает меня ненавидеть? Лотти умерла много лет назад.

– Джудит.

Голос прозвучал как будто издалека.

Я дернулась и ударилась шеей о верхнюю планку.

Ты. Ты заговорил со мной.

– Ммм, – ответила я. – Это ты? Я могу только представить себе, как ты выглядишь у столба в этих оковах.

– Лучше бы мне оказаться совсем в других местах.

Я усмехнулась.

– А мне здесь нравится.

Теперь рассмеялся ты, и я на мгновение забыла, где мы. Но смех угас, и ближе мы не стали.

– Прости меня, – сказал ты.

– За что?

Ты не мог найти слова.

– За…

– …за то, что смела подумать, что ты можешь меня полюбить?

– Что ты имеешь в виду? – было слышно, что ты разозлился.

– Ничего, – сказала я, – прости.

Это рассердило тебя еще больше.

– За что?

– Не важно, Лукас, – ответила я. – Завтра к вечеру меня не станет. Найди кого-нибудь, женись и заведи дюжину ребятишек.

– Почему ты решила, что завтра вечером умрешь?

Я поводила шеей, чтобы найти более удобное положение.

– Они не успокоятся, пока не обвинят кого-то в смерти Лотти.

Нет-нет! Только не плачь!

– Я теперь проститутка и развратница, меня не жалко.

Мне было слышно, как ты тяжело дышишь. Из печных труб стали доносится запахи ужина.

– Джудит.

– Мм?

– Джудит, послушай меня.

Что-то в твоем голосе заставило меня замолчать.

– Я люблю тебя.

Господи!

– С самого детства. Ты мне веришь?

Я обливалась слезами, но совсем не из-за холодного ветра. И у меня не было никакой возможности вытереть нос.

Твой голос был таким теплым и любящим.

– Мне так нужно, чтобы ты мне поверила.

Я всхлипнула.

– Я верю.

– Хорошо, – и твой голос изменился. – Тогда я скажу им, что помогал отцу похитить Лотти Пратт.

– Нет!