Вся Правда

Ну, черт. Как у него хватает силы заставлять мой пульс биться так сильно и быстро? Это проклятие?

Или, может, это что-то более сильное, что я отказываюсь признавать.

— Так, а ты? — повторяет он. — Изменяешь мне, я имею в виду.

— Нет.

Я произношу это слово со странной убежденностью, будто я никогда ему не изменяла, будто эта мысль даже не приходила мне в голову.

— Хорошо, потому что я плохо реагирую на то, что другие прикасаются к тому, что принадлежит мне. — его палец скользит по моей щеке, оставляя мурашки, когда он проводит по моей нижней губе чувственной лаской. — Ты моя, не так ли, королева выпускного?

Королева выпускного.

Моя грудь трепещет то синхронно, то несинхронно.

Не знаю, почему мне так нравится, когда он так меня называет. Возможно, потому что это не Рейна и не Рай. Это не кража личных данных и не путаница.

Это всего лишь я.

Его большой и указательный пальцы сжимают мой подбородок.

— Ответь мне.

— Я не принадлежу тому, кто хочет причинить мне боль.

Возможно, меня необъяснимо влечет к Ашеру, но я никогда, ни разу, не забывала, что он сделал со мной. Этот страх был диким и необузданным, и я почти чувствую, как повисла на крыше или как, те же самые пальцы душили меня с намерением покончить с моей жизнью.

Люди думают, что когда у вас возникают мрачные мысли о том, чтобы покончить с собственной жизнью, вы почувствуете облегчение, когда кто-то другой снимет с вас это бремя и закончит за вас.

Это неправда, по крайней мере, не для меня.

Тот ужас, который я испытала тогда, все еще пульсирует у меня под кожей, в крови. Это были одни из редких моментов, когда я думала, что не хочу умирать, что не могу уйти просто так.

Не думаю, что когда-нибудь забуду этот тип ужаса.

— О, но ты принадлежишь. — рука Ашера опускается вниз, пока не обхватывает мое горло. — Ты, блядь, принадлежишь.

— Но...

Он сжимает, перекрывая мне доступ воздуха и мои слова.

— Заткнись, не говори об этом. Не сегодня.

Не сегодня? Что, черт возьми, это должно означать?

Все еще сжимая мою шею, его большой палец поглаживает вверх и вниз точку моего пульса, будто успокаивая ее, ощущая ее, убеждаясь, что она там.

Есть что-то в том, как он держит мое горло в плену. Иногда это жестко, доминирующе и призвано доказать свою точку зрения. В других случаях, как сейчас, это почти... нежно, предназначено для установления связи.

— Ты никогда больше не провернёшь подобное дерьмо на балконе, поняла?

Он не сверлит меня взглядом. Вместо этого все его внимание сосредоточено на моей шее.

В чем именно его проблема? Он ведет себя странно для того, кто активно пытался покончить с моей жизнью.

Когда я не отвечаю — отчасти потому, что он едва позволяет мне дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить, — он кладет другую руку мне на затылок и заставляет меня кивнуть ю.

— Это означает «да». То есть: я больше никогда этого не сделаю, Ашер. Я не позволю людям увидеть меня такой. — затем он отпускает меня, убирая от меня обе руки.

Странный тип пустоты покалывает мою кожу, как будто я не хочу, чтобы он уходил.

Почему, черт возьми, я не хочу, чтобы он уходил?

Он подходит к кровати, и я наблюдаю за каждым его движением. Слово «останься» вертится у меня на кончике языка, но я его не произношу.

Очнись, Рейна, или Рай, или кем бы ты ни была, черт возьми.

Я ожидаю, что он уйдет, но он оборачивается. Опасная похоть на его лице застает меня врасплох, когда он тянется ко мне.

— Что...

Слова замирают у меня в горле, когда он хватает обе мои лодыжки в своей сильной, безжалостной хватке и притягивает меня к себе одним безжалостным рывком.

Телефон выпадает из моей руки и с грохотом падает на пол. Мои ноги раздвигаются, и кожаная юбка задирается до бедер, едва прикрывая ягодицы.

Ашер опускается коленями на пол, а обе мои ноги беспомощно повисают на его широких плечах.

— Что ты делаешь? — я задыхаюсь, мой голос хриплый и прерывистый, будто я бежала.

— Ты уже поужинала. Пришло время моей трапезы.

Я едва перевариваю его слова, когда он задирает мою юбку вокруг талии и стягивает трусики. Порыв воздуха накрывает меня изнутри, и мой позвоночник дергается.

Из него вырывается стон, когда он раздвигает мои ноги, рассматривая меня поближе.

— Ты мокрая. Какого черта ты промокла, королева выпускного?

Я не знаю. Я действительно не знаю. Это сбивает с толку даже мой собственный мозг. Что-то во мне не так, и я понятия не имею, что именно.

Или, может, я знаю, но не хочу признаваться в этом даже самой себе.

Он проводит средним пальцем по моему входу, вырывая у меня стон.

— Ты почти не была мокрой раньше, если вообще была. Ты также никогда не издавала стоны и не дрожала от желания, как сейчас.

Признание не уменьшает моей реакции. Во всяком случае, это заставляет мои конечности дрожать сильнее, как лист на ветру за окнами.

Он повторно скользит средним пальцем вверх и вниз, прежде чем погружает его в меня и бормочет в мои скользкие складки.

— Ты изменилась.

Поначалу я тоже думала, что изменилась, но теперь понимаю, что нет.