Вся ваша ненависть

– Именно. Это дело вот-вот привлечет внимание медиа по всей стране, но мне бы не хотелось, чтобы по Старр прошлись катком. – Она вручает каждому из нас по визитке. – Я не только активистка, но и адвокат. «Право на правду» не является юридическим представителем семьи Харрис, этим занимаются другие юристы, а мы просто их поддерживаем. Однако я свободна и готова стать личным представителем Старр. Пожалуйста, позвоните мне, когда будете готовы. И еще раз соболезную вашей утрате.

Мисс Офра исчезает в толпе.

Позвонить ей, когда будем готовы? Сомневаюсь, что можно подготовиться к тому дерьму, что обрушится на меня со дня на день.

Девять

По возвращении мои братья сообщают, что папа решил остаться в магазине на ночь, а нам четверым велел не выходить из дома.

Наш дом окружает забор из рабицы[59], и на ворота Сэвен вешает большой замок, которым мы пользуемся, когда уезжаем из города. Я загоняю Кира в дом. Он не понимает, как себя вести: бегает кругами и прыгает на мебель, – и мама молчит до тех пор, пока он не залезает на ее любимый диван в гостиной.

– Эй! – Она щелкает пальцами. – А ну-ка убери свою пятую точку с моей мебели! С ума, что ли, сошел?

И пес, скуля, бросается ко мне.

Позднее, когда заходит солнце и мы читаем молитву над тушеным мясом с картошкой, звучит первый выстрел. Мы резко открываем глаза. Секани вздрагивает. Я привыкла к выстрелам, но эти гремят чаще и громче обычного: за одним моментально следует другой.

– Пулеметы, – говорит Сэвен.

Снова выстрелы.

– Несите еду в зал, – велит мама, поднимаясь из-за стола. – И садитесь на пол. Пуля-дура, куда лететь, ей не прикажешь.

Сэвен тоже встает.

– Ма, я могу…

– Сэвен, в зал, – повторяет она.

– Но…

– Сэ-вен. – Она произносит его имя по слогам. – Малыш, я выключу свет, ладно? А ты, пожалуйста, иди в зал.

– Ладно, – сдается он.

Когда папы нет дома, Сэвен ведет себя так, будто он по умолчанию главный, и маме все время приходится его одергивать и ставить на место.

Я беру наши с мамой тарелки и отправляюсь в зал – единственную комнату без окон. Кир следует за мной – впрочем, он всегда идет за едой. Мама выключает свет во всех комнатах, и в коридоре постепенно темнеет.

В зале у нас стоит большой старинный телевизор (папа им особенно дорожит), и, когда мы перед ним усаживаемся, Сэвен включает новости, озаряя комнату светом.

На бульваре Магнолий собралась по меньшей мере сотня человек. Они держат в руках плакаты и хором требуют справедливости, подняв кулаки за «Власть чернокожих».

С телефоном у уха в комнату входит мама.

– Хорошо, миссис Перл, если вы уверены, то ладно. Просто помните: если вам будет неприятно оставаться одной, у нас всегда найдется для вас место. Ну все, звякну вам попозже.

Миссис Перл – пожилая дама, живущая в доме напротив. Мама все время звонит ей, на всякий случай. Говорит, миссис Перл важно знать, что кто-то о ней волнуется.

Мама садится рядом со мной, и Секани кладет голову ей на колени. Кир повторяет за ним и, положив голову мне на ноги, принимается облизывать мои пальцы.

– Они разозлились, потому что Халиль умер? – спрашивает Секани.

Мама гладит его по голове.

– Да, малыш. Как и все мы.

Однако по-настоящему они злятся оттого, что Халиль был безоружен. Это точно не совпадение, ведь стрелять начали только сейчас, после выступления мисс Офры на похоронах.

На скандирование копы отвечают слезоточивым газом, окутывающим протестующих белой пеленой. Потом камера переключается на толпу кричащих и бегущих во все стороны людей.

– Черт, – выдыхает Сэвен.

Секани утыкается лицом маме в бедро. Я скармливаю Киру кусочек тушеного мяса. Есть я все равно не смогу – желудок сводит.

Снаружи воют сирены. По новостям показывают три горящие патрульные машины на территории полицейского участка в пяти минутах езды от нашего дома. Рядом с участком ограбили заправку, и ее владелец, запачканный кровью индус, шатается из стороны в сторону и объясняет, что к смерти Халиля не имеет никакого отношения. «Уолмарт» на востоке охраняют выстроившиеся в ряд копы. Мой район стал зоной военных действий.

Крис уточняет по эсэмэс, все ли со мной в порядке, и теперь я чувствую себя гадко из-за того, что игнорировала его, включала режим Бейонсе и тому подобное. Я бы извинилась, но писать «Прости», пускай даже с миллионом эмодзи, – не то же самое, что извиниться, глядя в глаза. Впрочем, я все-таки отвечаю ему, что со мной все хорошо.

Звонят Майя и Хейли и спрашивают, что с нашим магазином, домом, моей семьей и мной. Про жареную курицу ни одна из них не вспоминает. Непривычно и странно говорить с ними про Садовый Перевал. Мы этого никогда не делаем, и я боюсь, что одна из них назовет его «гетто».