Вся жизнь конспирация. История семьи нелегалов

На шумной, многоголосой привокзальной площади обычная преддорожная суета. «Победа» наша притулилась у багажного отделения, подальше от людских глаз. Хлопают дверцы машины — мы обмениваемся крепкими рукопожатиями, дальше идем к поезду одни. Провожающий нас товарищ остановился на перроне напротив нашего вагона. Мы выглядываем из окна, смотрим на провожающих, иногда наши глаза встречаются с глазами товарища. Поезд отходит медленно от перрона, набирает ход и скрывается за поворотом… За окнами замелькали перелески, поля, одинокие железнодорожные будки, у которых с зеленым флажком в руке молчаливо стояли обходчики путей. Иногда стая ворон, напуганная грохотом поезда, с громким карканьем поднималась с полей. Ритмично постукивали колеса. Поезд шел по русской равнине, приближаясь все ближе и ближе к польской границе.

ПЕРВЫЕ ШАГИ

СЕП

Остановка в Варшаве. Мы сошли с поезда и быстро растворились в привокзальной толчее. Утро стояло хмурое и туманное, я бы сказал, ничего хорошего не предвещающее. Народ куда-то озабоченно спешил по своим делам, и никто на нас не обращал внимания. Мы постояли какое-то время на площади, наблюдая кипящую вокруг незнакомую жизнь. Вот они — первые минуты пребывания нелегальных разведчиков за рубежом, первые шаги на долгом пути к стране назначения. Конечно, в такое промозглое утро предпочтительней нежиться в теплой постели, чем… Мысль о комфорте и уюте возникла не потому, что нас никто не встречал и не ожидал. Автономное «плавание» как раз такой режим и предусматривает. Дело в том, что после Минска я так и не сомкнул глаз. Проезжали места, где проходила моя боевая молодость. Картины недавнего прошлого так и хлынули потоком, прогоняя сон.

В годы минувшего военного лихолетия среди обширных пинских болот на отдельных островках, называемых местными жителями грудками, мы разбивали бивуаки. Обычно на каждом грудке рос кустарник и десяток-другой разбросанных низкорослых деревьев. Чтобы обеспечить устойчивую связь с Москвой, антенну приходилось поднимать как можно выше над землей. Один конец ее закрепляешь на одном дереве, а на второе карабкаешься сам с рацией и батареями питания. Зафиксировав рацию и сумку с комплектом питания, я устраивался поудобнее на суку и отстукивал, как дятел, морзянку на ключе, держа его на бедре или просто в руках. Запись входящих телеграмм вел на планшете. Я был молод, спортивно подготовлен, и такая «акробатика» мне даже нравилась. Конечно, в хорошую погоду.

Вспоминается, как 7 ноября 1942 года я сидел на дереве и принимал сообщение Центра. Уже наступили первые холода, болото покрылось коркой льда. Дул сильный ветер, по небу мчались темные тучи, а по земле стелилась поземка. Дерево раскачивалось, даже потрескивало. Меня сильно продувало со всех сторон, коченели пальцы, а в варежках записывать текст невозможно. К тому же, как на зло, слышимость радиосигналов была плохая, приходилось часто запрашивать повтор.

Топкин с нетерпением ждал конца сеанса, видел, как трудно мне приходилось работать на морозе. Подойдя к дереву, дотянулся до меня и передал с полкружки самогона, чтобы я согрелся. Я отказывался, но он настоял. От непривычки к спиртному я не мог толком понять: то ли дерево меня качает, то ли земля ходит подо мною, но, как бы там ни было, наконец, принял радиограмму полностью и с помощью Топкина, счастливый и довольный спустился на землю. Несколько обогревшись у маленького костра в общем шалаше, я затем в отдельном закутке расшифровал полученную телеграмму. Пришла радостная весть — нас всех поздравляли с 25-ой годовщиной Великого Октября, а командира отряда И.Ф. Топкина и комиссара В.А. Цветкова с награждением орденами «Красного Знамени». Добавлю, что после выполнения этого сложного сеанса связи мой авторитет как радиста в отряде повысился. В дальнейшем. другие радисты обращались ко мне за помощью при возникновении технических затруднений.

Позднее я стал использовать рацию для приема в ночное время сводок Совинформбюро, которые предназначались для областных газет. Диктор читал текст медленно, а названия освобожденных городов, деревень и местностей передавал по буквам. Это позволяло производить точные записи. Утром я зачитывал сводки Совинформбюро всему отряду, т. е. тем, кто находился в лагере. Затем эти сводки мы переписывали и вывешивали в близлежащих деревнях, удавалось даже там, где находились немцы и полицаи. Об одном любопытном факте мне рассказали бойцы: в одном селе священник зачитывал наши сводки во время проповедей. Выслушивали их и местные прихвостни-полицаи, однако гитлеровцам об этом не сообщали. Боялись гнева народного.

Находясь в тылу врага, мне приходилось выполнять не только свои прямые обязанности радиста-шифровальщика, но и заниматься делами штабного характера, ведением протоколов допросов пленных, составлением листовок, сводок радионовостей и других, подчас не свойственных мне функций. Однажды, например, довелось ассистировать врачу при операции.