Вся жизнь перед глазами

Уже одетая в белый топик и выцветшие джинсы, она застегивала босоножки на высоких каблуках. Тонкие светлые волосы успели высохнуть. Она подняла глаза в тот самый миг, когда Диана смотрела вниз. Уловила движение занавески?

Диана рывком задернула штору и почувствовала себя неуклюжей дурой. Она что, не имеет права выглядывать из окна собственной мастерской? Силуэт девушки сквозь тонкий тюль казался слегка размытым. Глупо, конечно, но Диана надеялась, что девушка ее не видит. Но та выпрямилась, не отводя взгляда от окна.

Она была высокая и тоненькая.

Светлые, почти белые волосы она заправила за уши, оперлась на согнутое колено и натянула на плечо бретельку топа. Все так же глядя на Диану, прячущуюся за занавеской, девушка высоко подняла сжатую в кулак руку и, разогнув средний палец, показала его незнакомке.

Диана резко втянула воздух и отступила от окна в глубь комнаты.

Сердце у нее колотилось.

Она на ощупь нашла стул в углу и села.

Кровь

Волосы у Эммы, завязанные в хвостики, растрепались, и выбившиеся на свободу золотистые пряди сверкали на солнце, как световые нити или оптические волокна. Девочка, туго стянув у талии пояс ветровки, решительно шагала к машине, зажав под мышкой Бетани Мэри Энн Элизабет и волоча за собой рюкзачок с Белоснежкой. Открыв дверь мини-вэна, она зашвырнула внутрь и рюкзачок, и куклу. Следом туда же полетела ветровка.

Диане еще не приходилось видеть, чтобы с Бетани Мэри Энн Элизабет обращались столь бесцеремонно. Из-под смятой ткани выглядывала бледная кукольная ручка, неприятно напоминающая руку настоящего ребенка. В памяти всплыли телевизионные кадры, заснятые после землетрясения или бомбежки, — такая же детская рука, торчащая из-под груды камней.

Эмма примостилась рядом с матерью, захлопнула дверцу, и Диана потянулась через панель управления поцеловать дочку в щеку.

Было жарко, и от Эммы пахло столовой — переваренной морковью, хотя в монастырской школе Фатимы не было даже кафетерия. Эмма брала с собой завтрак в бумажном пакете: что-нибудь сладкое, питательное.

Просто у Дианы начальная школа ассоциировалась с запахом столовой.

Горячие завтраки.

В ее время некоторые дети тоже приносили завтрак с собой, в точно таких же пакетах, как у Эммы, но у них в школе работала и столовая. Стоя за запотевшим стеклом, пожилая женщина с сеткой на волосах накладывала в серебристые картонные коробки спагетти с зеленой фасолью, маленькие сандвичи и вареную морковь.

Мать Дианы каждый месяц вносила деньги за школьные завтраки, и для нее так и осталось загадкой, почему Диана так завидовала тем ребятам, которые приносили бутерброды из дома. Хлеб с арахисовым маслом, намазанным утром материнской рукой. И очищенная морковка в пластиковом пакете.

Эмма явно злилась, и сердитое выражение лица делало ее похожей на взрослую женщину. — Что случилось, Эмма?

Дочка ничего не ответила и отвернулась, все такая же насупленная — Диане было видно отражение в оконном стекле.

Она сдала машину немного назад, внимательно глядя в зеркало, потом развернулась на полукруглой площадке.

Выехав на шоссе, Диана в очередной раз поразилась гладкости дороги. Ей казалось, что она вместе с двухтонной махиной не едет, а плывет. Наверное, полотно недавно перекрыли, вот машина и катится так мягко, словно скользит по черному шелку или по лепесткам черных тюльпанов.

Диана опять покосилась на Эмму, но та все так же сидела, уставившись в окно. Диана опустила глаза на ее ноги. Все коленки, между гольфами и шотландской юбочкой, были в сухой пыльной грязи, как будто дочка ползала по пеплу.

Она откашлялась, стараясь говорить настоящим материнским голосом — заботливым и понимающим, но твердым:

— Эмма, посмотри на меня.

Дочка даже головы не повернула.

Диана взглянула на бледную шейку у основания головы, где начинался пробор, разделявший хвостики, и ее вдруг охватил испуг и желание защитить своего ребенка. Она протянула руку к золотистым волосам Эммы, но та, едва почувствовав прикосновение, отпрянула назад.

Диана убрала руку.

Откашлялась и чуть более резко произнесла:

— Эмма, что я тебе только сказала? Посмотри на меня.

Девочка не шелохнулась. Весь вид ее решительно повернутой спины говорил о том, что ей хочется быть как можно дальше от матери.

У Дианы что-то сжалось в животе, в подреберье.

Что это?

Гнев? Паника?

Вина?

Похоже на ощущения в животе при беременности… Что-то ползет и плывет внутри… Что-то не агрессивное и не опасное, — пока вдруг не дернется и не пнет изо всех сил.

Диана плотнее, чем нужно, обхватила руль и прикусила нижнюю губу. В возрасте Эммы она постоянно прикусывала до крови нижнюю губу. У нее там даже образовалась короста, которую она беспрестанно трогала пальцами, не давая зажить. Ее мать это сводило с ума. Она била маленькую Диану по рукам, брала дочку за подбородок и говорила: «Прекрати!» — но та упорно продолжала кусать рот. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в седьмом классе мальчик, который ей тогда нравился, не обратил внимания на ее корку и не спросил: «Что это у тебя там за гадость?»