Мужичонка-лиходей —рожа варежкой —дня двадцатого апрелягода давнегозакричал вовсюв Кремле,на Ивановской,дескать,«дело у негоГосударево!»Кто таков?Почто вопит?Во что верует?Отчего в глаза стрельцамглядит без робости?Вор – не вор,однако кто его ведает…А за крикдержи ответпо всей строгости!..Мужичка тогонедремлющая стража взяла.На расспросеобъявил этот странный тать,что клянется смастеритьдва великих крылаи на оных,аки птица,будет в небе летать…Подземелье.Стол дубовый.И стенана три крюка.По стене плывут, качаясь,тени страшные.Сам боярин Троекурову смутьяна-мужика,бородою тряся,грозно спрашивали:– Что творишь, холоп?– Не худое творю.– Значит, хочешь взлететь?– Даже очень хочу.– Аки птица, говоришь?– Аки птица, говорю.– Ну, а как не взлетишь?– Непременно взлечу!Был расспрашиван холопстрогим способом,шли от засветло расспросыи до затемно.Дыбой гнули мужика,а он упорствовал:«Обязательно взлечу!Обязательно!»Вдруг и вправду полетитмозгля крамольная?!Вдруг понравится царюпотеха знатная?Призадумались боярини промолвили:– Ладно!..Что тебе, холоп,к работенадобно?Дали все, что просилдля крылатых дел:два куска холста,драгоценной слюды,прутьев ивовых,на неделю еды.(И подьячего,чтоб смотрел-глядел.)Необычноемужичок мастерил,вострым ножикомон холсты кромсал,из белужьих жабрхитрый клей варил,прутья ивовыев три ряда вязал.От рассветной заридо темных небесон работали не печалился.Он старался – черт,он смеялся – бес:«Получается!Ой, получается!..»Слух пошел по Москве:«Лихие дела!..Мужичонка…Да чтоб мне с места не встать!..Завтра в полдень, слышь?..Два великих крыла…На Ивановской…Аки птица летать…»– Что творишь, холоп?– Не худое творю.– Значит, хочешь взлететь?– Даже очень хочу.– Аки птица, говоришь?– Аки птица, говорю.– Ну, а как не взлетишь?– Непременно взлечу!Мужичонка-лиходей —рожа варежкою, —появившись из воротскособоченных,дня тридцатого апреляна Ивановскуювышел-вынесдва крыла перепончатых.Были крылья угловатымии мощными,распахнулись —всех зажмуритьсязаставили!Были тоненькими очень —да не морщили.Были словно ледяными —да не таяли.Отливали эти крыльясверкающието ли – кровушкою,то ли – пожарами.Сам боярин Троекуровсо товарищамипоглазеть на это чудопожаловали…Крыльев радужных такихземля не видела.И надел их мужик,слегка важничая.Вся Ивановская площадьшеивытянула,приготовилася ахнутьвся Ивановская!..Вот он крыльями взмахнул,сделал первый шаг.Вот он чаще замахал,от усердья взмок.Вот на цыпочки встал, —да не взлеталось никак!..Вот он щеки надул, —а взлететь не мог!..Он и плакал,и молился,и два раза отдыхал,закатив глаза,подпрыгивал по-заячьи.Он поохивал,присвистывал,он крыльями махали ногами семенил,как в присядочке.По земле стучали крылья,крест мотался на груди.Обдавала пыльвельможного боярина.Мужику уже кричали:«Ну, чего же ты?Лети!Обещался, так взлетай,окаянина!..»А когда он завопил:«Да где ж ты, господи?!» —и купца задел крылом,пробегаючи,вся Ивановская площадьвзвылав хохоте,так что брызнули с крестовстаи галочьи!..А мужик упал на землю,как подрезали.И не слышал онни хохота,ни карканья…Самбоярин Троекуровне побрезговали:подошли к мужичкуи в личностьхаркнули.И сказали так боярин:«Будя!Досытапосмеялись.А теперь давай похмуримся.Батогами его!Но чтоб —не до смерти.Чтоб денечка два пожилда помучился…»Ой, взлетели батогипосреди весны.Вился каждый батожокв небепташкою.И оттудова —да поперек спины!Поперек спины —да все с оттяжкою!Чтобы думал —знал!Чтобы впрок —для всех!Чтоб вокруг тебястало красненько!Да с размахом —а-ах!Чтоб до сердца —э-эх!И еще раз —о-ох!И —полразика!..– В землю смотришь, холоп?– В землю смотрю.– Полетать хотел?– И теперь хочу.– Аки птица, говоришь?– Аки птица, говорю.– Ну, а дальше как?– Непременно взлечу!Мужичонка-лиходей —рожа варежкой, —одичалых собакпугая стонами,в ночь промозглуюлежал на Ивановской,будто черный крест —руки в стороны.Посредине государства,затаенного во мгле,посреди берези зарослей смородинных,на заплаканной,залатанной,загадочной Землехлеборобов,храбрецови юродивых.Посреди иконных ликови немыслимых личин,бормотаньяи тоски неосознанной,посреди пиров и пыток,пьяных песен и лучинчеловек лежал ничкомв кровисобственной.Он лежал один,и не былони звезд, ни облаков.Он лежал,широко глаза открывши…И спина его горелане от царских батогов, —прорастали крылья в ней.Крылья.Крылышки.