Вся жизнь

Превосходным состоянием европейского духа является дилетантизм. Лишь европейский ум созрел настолько, чтобы видеть в дилетантизме решение жизненного вопроса. Лишь он настолько мудр, что понимает: жизнь — это не проблема. Настолько просвещен, что признает: жизнь не таит в себе проблем. Лишь европейский ум знает, что жизненные вопросы — это всего лишь повод для развлечения, приятное времяпрепровождение, упражнение для ума. Лишь европейский ум настолько уравновешен, что не просвечивает жизнь с одного конца инфракрасными лучами, а с другого — ультрафиолетовыми. Настолько умудрен, что — без сокрушений — приходит к следующему выводу: жизнь не преследует никакой цели, не стремится ни к каким завоеваниям, не рассчитывает ни на какую награду, не жаждет никакой победы; а всякая цель, завоевание, вознаграждение, победа суть не что иное как спортивный азарт. Лишь европейский ум не отягощен жизненными проблемами. Если же по воле случая в голову европейца и западет дурное семя проблематизма, то он найдет себе проблему где-нибудь за пределами Европы. Как, например, Олдос Хаксли. Нужно ли говорить, в каком источнике этот бедняга надеется утолить свою проблемистскую жажду? Существует лишь один источник сублимированного идиотизма, одна Мекка суемудрия — Индия.

В Европе много говорят о Боге, но Бога в Европе нет. Особенно же много о Нем говорилось раньше. Впрочем, Господь Бог бывал в Европе. И подолгу там останавливался. Чудовищны следы Его пребывания на этой недружелюбной территории. Мрачные воспоминания остались после Него.

Но сейчас в Европе нет Бога. Кто это и что это — Бог, о котором говорят в Европе, — никто толком не знает. Это и все, и ничто. Все и никто. Нечто расплывчатое. Неуловимое. Растяжимое до бесконечности. Крайняя неопределенность, лишающая Его всякой возможности утвердиться и в то же время уберегающая Его от самых искусных отрицаний. Поэтому даже в тех случаях, когда доказательства Его сущности таковы, что позволяют эту сущность отрицать, Он по-прежнему остается. Это сущностное предание о Боге не в состоянии преградить никакой барьер. Оно проникает всюду. Входит в любую дверь. Проходит сквозь самые непроницаемые тела. Всплывает в самых невообразимых местах. Вовлекается в совершенно несвойственные ему материи, в совершенно чуждые ему ситуации. Примерно с полгода назад, в Милане, я слышал, как один выдающийся математик утверждал, что атомная физика, теория относительности и квантовая физика являются теми же доказательствами существования Бога. Ясно, что, сведенный к подобной бесформенности, Господь Бог уже не препятствует объективности и пластичности, необходимым для европейского самовыражения. И все же не с этим размытым теизмом несовместим европеизм. Примером тому — Франсуа Мориак. Теист и вместе с тем писатель острый и твердый, как стилет, он само воплощение европейского писателя. И если в стольких наших писателях, исповедующих теизм, так мало европейского, то это не потому, что они теисты, а потому, что они дрянные писатели.

Европейский человек «не теряет присутствия духа», даже если ему не хватает стимула абсурда; даже если ему не хватает стимула войны. (Война есть действие, доведенное до степени абсурда.) Более того: чтобы «загореться», европейский человек не нуждается ни в абсурде, ни в войне. А чтобы быть самим собой, ему не нужно и «загораться». Европейский человек воплощается полнее именно в состоянии невозгорания. Именно вне абсурда и вне войны европейский человек становится самим собой. Только европейский человек обладает этим свойством. Ибо только он является «цельным» человеком, живущим не за счет внешних раздражителей, а за счет собственной энергии, воли, разума. Только европейский человек не нуждается в идеологиях (религии, коллективной мистике и т. д.). Неевропейский человек (араб, азиат) существует не иначе как в состоянии горения. Лишь абсурд (Бог, верования, мифы, сказания) и война «воспламеняют», приводят его в состояние готовности. Радиоуправляемый человек. Если ему недостает внешнего излучения, он впадает в чисто вегетативное состояние. Странное впечатление (хотя после всего, что было сказано, ничего странного в этом нет) производит такой, скажем, народ, как арабы: после целой эпохи бурной активности они валятся на землю и столетиями дрыхнут на солнцепеке. Тоталитаризм — это не европейский образ жизни. Сначала он обезличивает и опустошает человека, а затем воспламеняет его благодаря мощному и непрерывному облучению абсурдом и войной. Тоталитаризм в Европе — это чудовище. Он может родиться в Европе, ибо и в Европе рождаются чудовища. Но Европа истребляет его. Любой тоталитаризм обречен в Европе на смерть. Самый европейский европеец — это англичанин.