Всё, что было у нас

Я сидел у её кровати, когда она очнулась от наркоза. Она взглянула на меня и снова улыбнулась ― опять Волшебник рядом. А потом посмотрела на одеяло, дотянулась рукой, пощупала ― и глаза её помертвели напрочь. Всё волшебство просто испарилось: ноги больше не было. А я просто не знал, как мне быть. Это ведь я сам ей ногу оторвал. Потом отвёз туда, где ампутировали то, что оставалось. И как-то так случилось, что за это время она решила, что я ей друг.

Я понимал, что сам я этого не делал, но ведь сделали это мы. Я так в полной мере и не научился разделять эти две вещи. Всю войну мне было тяжело не в последнюю очередь из-за того, что я был американцем, я был частью всего этого, и я нёс за это ответственность. Как мог я считать себя простым винтиком? Если я ни за что не отвечаю, то кто отвечает, чёрт возьми? Кто должен был за это отвечать, если не я? Кто сделал это с нею, если не я? Какой-то идиот у экрана локатора на Гуаме за тридцать тысяч футов[27] отсюда? Чушь. Его винить не в чем. Он и представления не имел, куда попал его снаряд. А я знал. Я был настолько не в себе, что ушёл из госпиталя, загнал в пистолет полную обойму и решил найти того гада, который занимался целеуказанием. Я знал, кто тот майор-вьетнамец, что вызывал огонь. Теоретически такие команды утверждались ещё и американцами. Там полковник-американец сидел.

Там такие гады порой попадались, и действовали под тем же флагом, что и я. Некоторые убивали мирных жителей просто потому, что любили пострелять по движущимся объектам. На каждом шагу попадались типы из разведки, что нарисуют красные линии на карте и говорят: «На этой стороне наши, а на той ― противник. Туда и бейте». Чушь. По обе стороны той линии крестьяне, живут на полях своих предков, и ни черта не знают ни о какой войне. Попадалась и такая мразь ― усядутся в корме самолёта «Берд дог», и летят пострелять крестьян на рисовых чеках, возвращаются ― улыбки до ушей…

И вот, когда я бегал как шизонутый в полном беспамятстве из-за моей девочки, которую так страшно изувечили, я наткнулся на медсестру из тех квакеров. Она меня утешила, успокоила, и всё пыталась убедить меня, чтоб я глупостей не делал. Ну, пойду я, ещё больше страшных дел натворю ― этим делу не поможешь. Я сказал: «И что же мне делать?» И тут она начала рассказывать о том, что происходит с детьми после госпиталя, о том, как это её беспокоит, потому что не было там ни приютов, ни чего-то в этом роде. Когда детей выписывают из госпиталя, они оказываются на улице. Родных не осталось. Девочки болтаются по улицам, пока не станут шлюхами, а мальчики сразу же начинают воровать и сводничать.

В 67-м кампания по проведению бомбардировок шла полным ходом, и миграции людей были масштабными. Города переполнялись. Жилья не было. Повсеместно стояли лачуги из картона. На месте прежних, просторных и зелёных улиц теперь стояли трущобы. И вот так, благодаря этим медсёстрам, я связался с группой вьетнамских монахинь в Рашгиа, которые пытались хоть как-то заботиться о детях, которых выписывали из госпиталя ― о детях, что выжили в госпиталях, откуда медикаменты продавались Вьетконгу. Я побеседовал с этими вьетнамскими сёстрами, и оказалось, что у них есть участок южней Рашгиа, вот только денег нет. Я спросил сестёр: «Ладно, а сколько денег вам примерно надо?» Получалось, что нужно порядка десяти тысяч долларов. Я получал около четырёхсот в месяц. «Будут вам деньги, сёстры». А я ни малейшего представления не имел о том, где мне взять такую сумму. К тому времени я уже пару лет переписывался с Артом Хоппом из «Сан-Франциско Кроникл» ― кстати, он мой сокурсник по Гарварду. Он чуток меня постарше, но я всегда восхищался его манерой писать, и позднее, когда я с ним познакомился, был чрезвычайно рад убедиться в том, что по части отзывчивости мы с ним родственные души.

Как бы там ни было, я написал Хоппу и одному своему другу, который был тогда в Сан-Франциско видным бизнесменом, и обратился к обоим с просьбой: «Слушайте, денег у вас я не прошу, ничего подобного, но вот такие тут дела. Может, придумаете, как мне собрать десять тысяч долларов?» В общем, этот бизнесмен, благослови его Господь ― он до сих пор в районе залива живёт ― прислал мне тысячу баксов. А Хопп ответил: «Слушай, достану я тебе эти деньги. А сделать это можно так: опубликовать одно из твоих писем. А можно ли так? Тебе за это ничего не сделают?»