Всё, что было у нас

В общем, вышел я оттуда, и было мне чертовски стыдно. Походил-походил, а потом реально рассвирепел. Я навел на себя крайне неприветливый вид, захожу обратно и говорю: «Чёрт возьми, не знаю, где вам довелось побывать, но я только что вернулся с войны, из самого пекла района боевых действий. Не было у меня там зубной щетки. Негде мне там было зубы чистить».

Хиггинс: Сержант, который заведовал складом, вернулся из Сайгона на джипе. Он там владел на паях отелем. Лет через пять-шесть, когда он возвращался в Штаты, его задержали фэбээровцы и обнаружили при нём десять тысяч долларов наличными, незадекларированных. Последнее, что я слышал — отдали его под суд за какую-то крупную махинацию с азартными играми, в которую был вовлечен и сержант-майор сухопутных войск. Думаю, они всё-таки прикрыли ему жопу, что очень даже показательно.

В Бьенхоа в сержантских клубах стояли игральные автоматы, он получал долю с утаённой прибыли, и часть отстёгивал сержант-майору. Кроме того, думаю, он и свои собственные делишки проворачивал. Например, торговля сигаретами на чёрном рынке — большое дело было. Он это творил в огромных количествах — так мне рассказывали. Взяточничество процветало. Деньги меняли вовсю.

Хеброн: Не очень много говорят о том, что американцы убивали других американцев преднамеренно, не только во время перестрелок. Один мой друг во Вьетнаме всадил штаб-сержанту в спину шестнадцать пуль. Штаб-сержанту дали «Пурпурное сердце», положили в зелёный мешок и отослали домой. Без вскрытия или чего подобного.

Тот штаб-сержант был просто невероятно вспыльчив, злющий такой мужик. Они, бывало, проведут на выходе восемнадцать дней, приходят домой, а он устраивает смотр по полной программе, или еще какую херню придумает. Сон там — самая большая драгоценность. И если кто-нибудь со сном твоим начинает херней заниматься, то хочется ему яйца оторвать.

Хиггинс: Порой случалось такое, что можно было не сомневаться — у штабных были привилегии, которых у ребят в поле не было. Один мужик в буквальном смысле слова ушиб палец на ноге и получил «Пурпурное сердце». В ночь Тета он выпрыгнул из своего жилого трейлера. (У старших офицеров и некоторых генералов были свои собственные трейлеры). В общем, он выпрыгнул из своего трейлера, ушиб палец и отхватил «Пурпурное сердце». Невероятная история, да? Я что имею в виду: он ведь и не думал отписывать, что палец ушиб. «В ходе действий, предпринятых противником, он получил ранение. Был ранен в ступню, ссадины на ноге» и так далее. Чушь какая. Он всего-то палец ушиб. Когда об этом стало известно, все… Да кто будет поднимать этот вопрос? Я имею в виду, если подобное и на самом верху практикуется… А там полно было такого. Таким образом расходилось множество медалей ВВС — из тех, что дают за службу в опасных условиях, за доблесть, проявленную в полётах. Многие офицеры взлетят, покружатся в воздухе — и сами себя представляют на медали ВВС или крест «За выдающиеся заслуги».

Хеброн: Не думаю, чтобы все до одного, кто побывал в боях, приходили домой с душевными травмами. Помню одного парня, который отказался от «Пурпурного сердца». В моем взводе, когда мы стояли под Кхесанью, в живых осталось только четверо. Я получил открытку от того парня, Джимми Кирка. Трогательная была открытка. Когда его вывезли из Кхесани, у него остались там вся его амуниция и личные вещи. Он прислал в свое отделение открытку, в которой написал: «Разделите в отделении все мои вещи, а письма шлите по этому адресу, рассказывайте — кого убьют или ранят. Между прочим, я остался без ступни». Один короткий абзац, ни просьб о сочувствии, ничего такого.

Артиллерия обстреливала Кхесань. Людей буквально разбрасывало взрывами по траншеям, нас заваливало. Мы несли потери. Стоим однажды с одним парнем на крыше блиндажа, разговариваем. Они пригнулся и пошел в траншеи сказать, чтоб те передали приказание дальше. И вдруг в тридцати пяти футах[50] разрывается снаряд, БУМ, и его ошмётки летят сверху прямо на меня. И весь день, нахер, такая вот херня.