Всё, что было у нас

Этого не передать, и людям не объяснить. Когда я пытаюсь объяснить, что такое пост-вьетнамский синдром, я говорю: «Понимаете, это травма». Теряешь руку, дядю своего, мать, отца — все это травмы. Переживаешь период депрессии. То есть то, что было, не просто дало мне понять, что я что-то потерял. Это заставило меня понять целую кучу таких вещей о себе самом, о которых я, скорее всего, так бы никогда и не узнал. Возможно, в некотором смысле, я бы достиг в жизни намного большего успеха, если бы так никогда и не узнал. С другой стороны, я бы, наверное, был не так развит, и не так мудр. Но, может быть, именно так я и должен шагать по жизни, в счастливом неведении и весь в успехах. А вместо этого я всё не сдаюсь и делаю то, что считаю важным, и мне всегда приходится бороться с самим собой, чтобы встать с места и подтолкнуть Роберта. И это всерьёз заколёбывает.

Одна из досадных вещей, связанных с тем, что ты офицер, состояла в том, что до тебя вовсе не доходило, что если делать то, что полагается, то заслужишь ненависть со стороны подчинённых. То, что делаешь, спасает их от гибели, но они тебя за это ненавидят. То есть частенько я слышал, как люди осуждают врачей, которые полагают, что они — сам Бог. Я подумывал о том, чтобы пойти учиться на врача после увольнения со службы, и я часто слышал, как перетирают всю эту хрень, и я сказал себе: «Ты всерьёз полагаешь, что это будет просто здорово. Ты всерьёз думаешь, что это будет нечто этакое. Что ты будешь как Бог, будешь лечить людей, спасать людей, и твое самомнение раздуется так сильно, и ты будешь охереть каким важным». Но ведь люди просто не осознают, как одиноко себя при этом чувствуешь.

Мне ни разу не довелось непосредственно спасти человека от гибели. Я был обязан убивать, и в процессе убивания делать это так хорошо, что я опосредованно спасал своих подчинённых от гибели. И никакого, никакого удовольствия в этом нет. Приходишь домой с крупным счётом убитых врагов, с высоким показателем поражения противника. К херам такую жизнь.

ВЕЧЕРИНКА

Брайен Делейт

Бортовой пулемётчик

Дивизия «Америкал»

Чулай

Март 1969 г. ― март 1970 г.

До того, как я туда поехал, у меня была пара друзей, которые оттуда вернулись. Я спрашивал у них: «Как там было?», и они не знали, как объяснить, а я не понимал, о чём, собственно, спрашиваю. А когда я вернулся, то вёл себя так же. Почти как немой.

Я пытался объяснять. Сам-то я человек разговорчивый, поэтому искренне хотел, чтобы люди поняли, через что я прошёл. Мои родители созвали гостей на коктейль в мою честь. Они не знали, что ещё можно сделать. Устроили коктейль-пати в мою честь, как вечеринку для выпускника. И в середине приема они оба поняли — за что я их так сильно и люблю — что совершили серьёзную ошибку.

Я как раз начал надираться, и тут мамина подруга говорит: «Слушай, а ты кого-нибудь убивал?» Бокал мартини в руке, сигарета. Совсем не понимала, о чём спрашивает. Она была из тех, кого я с детства много лет уважал. Я сказал: «Вы не имеете представления, насколько значим Ваш вопрос. Вы его так походя задали, типа “а ты мальчишкой газеты развозил?”» Я пристально посмотрел ей прямо в глаза: «Вы осознаёте, о чём спрашиваете? Вы вообще представляете, что за вопрос вы задали?» И я ушёл, просто бросил всех, и подумал тогда: «Вот же, блин».

ЛЕТУЧИЕ «ЧЁРНЫЕ ПОНИ»

Кит Лавелл

Пилот

4-я лёгкая штурмовая эскадрилья ВМС США

Биньтхюй

Август 1971 г. — апрель 1972 г.

4-я лёгкая штурмовая эскадрилья была единственной эскадрильей наземного базирования авиации ВМС во Вьетнаме. Мы летали на OV-10, двухмоторных турбовинтовых самолётах, которые применялись в первую очередь как корректировщики. Мы цепляли к ним реактивные снаряды и бомбы для оказания непосредственной авиационной поддержки — для деятельности такого рода пропеллерные самолёты практически не применялись со времён Второй мировой войны.

Изначально наша эскадрилья должна была оказывать непосредственную авиационную поддержку Силам речного патрулирования, «Флоту бурых вод», которые действовали по Меконгу и его притокам. Эскадрилья появилась на свет в 1969 году. Разворачивалась программа вьетнамизации, и всем заправляли вьетнамцы. И, само собой, ничего не делали. Они никогда не выводили катера на реку, только днём и в хорошую погоду. Вылетали мы иногда на поддержку барж с боеприпасами, которые ходили вверх по реке, но при этом вроде как выполняли свои собственные задачи.

Мы оказывали поддержку АРВ и американским советникам, в основном взаимодействовали с сухопутными войсками. Работали обычно напрямую с наземными подразделениями. Я, вообще-то, много времени провёл, бродя по рисовым чекам (в пехотных патрулях) с сухопутными ребятами по всей дельте, чтобы изучить их тактику и приёмы.