Всё, что было у нас

Программа переписи населения и учёта жалоб предназначалась не только для переписи населения — никто ни черта не знал, с чем мы там имеем дело в численном выражении — но и для реального выявления проблем. В её основе лежало представление о том, что если правительству станет известно, что группа крестьян, община и т. п. постоянно подвергается давлению со стороны Ви-си, требующих от них налогов, рисовых налогов, уплаты повинностей, если мы сможем идентифицировать такую проблему, и если правительство сможет продемонстрировать свою способность защитить этих крестьян от дальнейших поборов, то мы сможет переманить их на свою сторону. Именно для этого и предназначалась программа переписи населения и учёта жалоб. После этого к работе подключались работники Группы сельского развития.

Если проблемы какой-нибудь деревни заключались в отсутствии канализации, пригодной для питья воды, мостов и т. д., туда отправлялись работники Группы сельского развития, и вьетнамцы помогали другим вьетнамцам отстроить их деревню заново. Таким образом мы переманивали людей на свою сторону.

Если мы обнаруживали вьетконговца — сборщика налогов, пропагандиста, финансиста, районного уполномоченного и т. д. — в конкретной деревне, то мы могли подключить третью программу — «Финикс», чтобы (если получится) его арестовать, побеседовать с ним и выяснить местонахождение других членов его ячейки, и таким образом искоренить данную организацию.

Проблема с этой программой состояла в том, что она полностью развалилась. Ей так и не удалось достичь поставленных перед нею целей. Мы позволили вьетнамцам разложить эту систему, и сделали это потому, что сами в массе своей были разложены.

Наряду с прочим, это была ещё и программа истребления. Понятно, что не стоит пытаться всё на свете представлять в розовом свете. Целью этой программы было ликвидировать влияние Вьетконга в конкретной деревне, и каждому, как мне кажется, были определены задачи, которые каждый стремился выполнять в ходе работы или руководства работой в определенных для них рамках. Моя задача состояла в том, чтобы вызывать их к себе и проводить с ними беседы. Если бы я с ними не беседовал — мне было бы хуже. Некоторые полагали, что счёт убитых важней всего, и из-за этого возникали всякие проблемы. При работе по этой программе, откровенно говоря, привыкли сводить застарелые счёты.

По-моему, году в 1968–69 здесь, в Штатах, по этому поводу много грязи было вылито. «Зелёные береты» были вроде как приданы Управлению, которое пыталось руководить этой полувоенной деятельностью, из-за чего возникали по-настоящему серьёзные проблемы, потому что спецназовцы могли заявить своему начальству из американских военных «этого мы сделать не сможем, потому что Управление не желает, чтоб мы этим занимались». А когда им не хотелось делать что-то другое, они заявляли начальству из Управления: «мы этого сделать не сможем, потому что наше военное начальство не разрешит».

Они постоянно сталкивали обе стороны друг с другом, чтобы делать то, что было угодно им. И из-за этого в системе возникали определенные трудности. В конце концов их постепенно вывели из программы — именно поэтому вывели. Не знаю, можно сказать, наверное, что это всё политика. А проблема там возникла нешуточная. Американские военные были недовольны, в Управлении были недовольны, и они сказали: «Ладно, надо определяться». Когда ты произносишь слово «политика», то наверняка имеешь в виду то, что пишут в прессе здесь, в Соединенных Штатах. Это стало одной из причин тому, что всю программу прикрыли. Но надо ведь рассматривать этот процесс поэтапно — сначала «зелёные береты» уходят со сцены налево, затем вся программа сходит со сцены направо, из-за политических осложнений, которые вызывает здесь.

Тем не менее, сначала, когда война только завязывалась, «зелёные береты» были символом борьбы с повстанцами, и действовали они отлично. Все дело в том, что они… Бэрри Сэдлер сделал с ними то, что хуже уже некуда. Вылез с этой песней, и, ни с того ни с сего, «зелёные береты» перестали быть небольшим элитным подразделением. Среди них появились всякие разные ковбои, и этим ковбоям хотелось на операциях стрелять, вышибать двери и избивать людей. Нельзя так бороться с партизанами. Разве будут с тобой дружить, когда ты приходишь в деревню и всё там разносишь в клочья? Суть партизанской войны заключается в том, чтобы управлять населением, и, по-моему, мы обнаружили, должны были обнаружить, что нельзя управлять населением, если не подчинить его себе целиком военным путем — что мы могли сделать, но чего не позволяла нам сделать наша политическая система, и хорошо, что не позволяла — или обеспечить себе его поддержку.