Та часть, которой все еще нравилось ходить босиком и рисовать без раздумий, хотела подойти к нему поближе и прошептать на ухо какую-нибудь шутку, понятную только нам. Другая же сдержала этот порыв и улыбнулась еще шире, когда Уильям, муж Скарлетт, подошел поприветствовать меня и спросить, как проходит вечер.
Когда выставка наконец закрылась и мы убрались оттуда, я испытал огромное облегчение. Мне становилось все труднее притворяться перед всеми этими людьми, что я не хочу уйти как можно скорее, поскольку устал от неинтересных разговоров и попыток быть таким вежливым, когда почти все, казалось, снимались в малобюджетном фильме и делали неискренние комплименты.
– Ты в порядке? – Лея взяла меня за руку, когда мы шли по улице в поисках места, где можно поужинать. – Выглядело так, будто тебе там неуютно.
– Ну, так и было.
– Почему?
– А ты чувствуешь себя комфортно в этом?
– Не знаю. Да, иногда да.
Это был, конечно, не ответ. И я тоже не знал, что ответить. Мы пошли дальше, пока не увидели место, показавшееся нам симпатичным, и не сели за столик. Нам подали напитки.
– Давай скажи мне, что не так, – попросил я.
– Я не уверена. Это просто странное ощущение, неприятное предчувствие. И большинство из этих людей рождают во мне это чувство. Забудь. У нас второе свидание, и мы поедем домой меньше чем через три недели, я хочу насладиться вечером.
Лея улыбнулась, хотя улыбка эта была неуверенной. Я заметил, что она что-то сдерживает, но предпочел оставить это, не зацикливаться, потому что, с одной стороны, понимал, что она озадачена, а с другой – мне хотелось, чтобы она получила удовольствие, если это сделает ее счастливой.
Мы заказали ужин, и напряжение рассеялось.
– Куда пойдем сегодня вечером?
– На этот раз я все спланировал.
– Вау, ты и вдруг планирование?
– Да, так что ужинай поскорее, а то опоздаем.
Полчаса спустя я смотрел на ее улыбку, когда мы подошли к двери небольшого парижского кинотеатра в здании в классическом стиле. Я взял ее за руку, купил два билета и попкорн, и мы вошли в почти пустой зал, напомнивший мне те, что показывают в европейских фильмах, с этими широкими бордовыми креслами и тусклым освещением.
Лея выглядела воодушевленной, когда начались первые сцены немого фильма «Малыш». Я удовлетворенно вздохнул, отправил в рот горсть попкорна и наклонился, чтобы прошептать ей на ухо:
– Так вот что делают нормальные пары. Они встречаются здесь, в кинотеатре. Интересно. Непрактично, но ничто не совершенно…
– «Непрактично»? – Лея подняла бровь.
– По крайней мере, если ты не носишь юбку.
Она засмеялась и толкнула меня.
Я пытался сосредоточиться на фильме и не отрывал глаз от экрана, пока не заметил, как Лея придвинулась ко мне. А потом я ощутил ее губы на своей шее. Затаил дыхание. Я повернул голову, чтобы поймать ее рот, и она тихо застонала, когда я облизал ее нижнюю губу. Мы покусывали друг друга. Целовались. Искали друг друга снова и снова в темноте кинозала, пока я не почувствовал, как ее рука ласково поглаживает меня по брюкам, и мне пришлось сделать усилие, чтобы сохранить рассудок и не сорвать с нее одежду прямо здесь и сейчас.
– Милая… ты играешь с огнем.
– А я знаю, – улыбнулась она мне в губы.
– И тогда какого хрена мы все еще здесь?
Я встал и потянул ее за собой, когда она тихонько хихикнула. Мы, спотыкаясь, вернулись в квартиру, останавливаясь на каждом углу, чтобы снова поцеловаться или чтобы я мог прошептать ей на ухо, что меня сводит с ума, когда она снова позволяет видеть себя такой, такой импульсивной, такой дикой, такой открытой для меня.
Я глубоко вздохнул, войдя в квартиру.
– У тебя одна минута, чтобы подняться наверх, или соседи снова получат бесплатное шоу, потому что, клянусь, я не могу больше терпеть. Раз, два… – Я последовал за ней, пока ее смех катился вниз по лестнице. – Три, – прорычал я, когда она вставила ключ в замок.
Дверь закрылась с грохотом, и через секунду мои руки затерялись на ее теле. Лея выгнула спину, и я потянулся к пуговице на ее джинсах, покусывая ее шею, ставя метку, оставляя след на ее коже.
Я резко стянул с нее рубашку через голову, а затем и брюки. Мой взгляд остановился на ее обнаженном теле, прикрытом лишь черным бельем. Я чувствовал, как она дрожит, но она не двигалась, она позволяла мне смотреть на нее, позволяла мне… хотеть нарисовать ее такой, только для меня, чтобы никто другой никогда не увидел. Я расстегнул первые несколько пуговиц рубашки, потому что почувствовал, что мне не хватает воздуха, но оставалось много лишней одежды.
– Раздевайся, – простонал я.
– Не думаешь сам это сделать?
– Сейчас. – Я сглотнул.