Всё, что мы обрели

Аксель намылил мои волосы и включил кран в душе, чтобы смыть остатки шампуня. Я почувствовала его теплый поцелуй в лоб, когда на нас полилась теплая вода.

– То, что я сказал тебе в тот день, было всерьез, Лея. Я хочу дарить тебе первый утренний поцелуй. Хочу трахать тебя каждую ночь. Хочу кончать на тебя и в тебя. Хочу, чтобы ты вновь кричала мое имя и сходила от меня с ума. Все это. Я хочу, чтобы у нас это было. Чтобы мы были настоящей парой.

Я улыбнулась ему в грудь и перевела дыхание, прежде чем посмотреть на него.

– Мы все живем на желтой подводной лодке.

Аксель засмеялся и прошептал мне то же самое на ухо, напевая мне припев нашей песни, напевая мне эти «я тебя люблю».

99. Аксель

Я фыркнул, обнаружив, что другая сторона кровати пуста. Было странно, что я спал так долго и проснулся, когда солнечные лучи уже пробирались в комнату, но накануне мы легли почти на рассвете: разговаривали, трахались и любовались друг другом, будто все наконец вернулось на свои места и стало таким, каким должно было быть всегда.

Я поднялся с кровати, пошел в ванную и заглянул на кухню. Приготовил себе кофе и овсянку на молоке. Положил ложку в рот и посмотрел на лестницу, ведущую в студию. Я отложил завтрак, поднялся наверх и открыл дверь, намереваясь взять Лею на руки и убедить спуститься со мной и провести некоторое время вместе перед началом работы, но, придя, обнаружил, что она сидит на полу, подтянув колени к груди, а ее глаза полны слез.

– В чем дело? – Я опустился на колени рядом с ней.

– Я хотела посмотреть фотографии с выставки… – ответила она между всхлипами и протянула мне свой телефон. – Но нашла вот это. Я знаю, что то, что я делаю, не идеально… но то, как он об этом говорит, заставляет все выглядеть еще хуже.

Я прочитал статью, которую она мне показала, о выставке, открывшейся накануне, в малоизвестном английском интернет-журнале. Там были комментарии к нескольким работам, но тот, что касался работы Леи, был особенно злобным: «Посредственная, лишенная идея и связности, почти щеголяющая невежеством».

Я обхватил ее лицо ладонями, чтобы заставить посмотреть на меня. Попытался улыбнуться, чтобы успокоить.

– Разве это важно, милая? Это всего лишь мнение.

– Но я думаю… Думаю, он прав.

– Мне понравилось. Разве мое мнение не важно?

– Ты необъективен, – всхлипнула она.

– Конечно, я объективен. Я говорил тебе о первых картинах, которые ты написала, когда мы приехали в Париж, что ты можешь гораздо лучше. И не все работы принял на выставку в Брисбене, потому что некоторые из них были недостаточно хороши, так что поверь мне. Почему тебя так волнует мнение того парня, который написал статью?

– Мне больно, – тихо простонала она.

– А ты не позволяй ему причинять тебе боль.

– Ты не понимаешь. Ты не знаешь, каково это – обнажаться перед всеми, создавать что-то, чтобы потом это растоптали. Это личное. Это все еще мое.

– А еще это твоя работа, – напомнил я ей.

Я встал, поискал среди пластинок альбом «Битлз», и вот заиграла Hey Jude, а я лег рядом и притянул ее к себе. Лея обняла меня, сидя на деревянном полу, уже успокаиваясь, и я поцеловал ее в макушку.

– Знаешь, это должно было однажды случиться. И чем раньше, тем лучше. Ты переживешь это, как пережила все остальное. Будут люди, готовые платить деньги за твои картины, и другие, которые ничего не чувствуют, но важно то, что чувствуешь ты. Понимаешь меня? Ты должна быть довольна своей работой, никогда не показывай картину, которой не гордишься, потому что потом, если тебя будут критиковать, это будет очень больно. А когда мы вернемся домой, мы будем делать все по-своему. Ты будешь писать на террасе дома или на чердаке, где тебе больше нравится; мы будем участвовать в небольших ярмарках, в тех местах, где ты действительно захочешь побывать.

– Ты не жалеешь об этой поездке?

– Нет, это был хороший толчок, и ты прошла свою стажировку. Смотри, сегодня ты прочитала свой первый отрицательный отзыв, что уже значит, что ты вызвала чей-то интерес, и ты приобрела опыт, поняла, чего хочешь. Ты согласна со мной?

Она кивнула, но ничего не сказала.

А я почувствовал странное давление в груди…

100. Лея

Дом Ханса казался осколком другой эпохи с его классической мебелью из темного дерева, высокими потолками и обоями на стенах. Проходя в главную столовую, я бросила взгляд под ноги и заметила, что в каждой комнате лежат ковры. Когда мы пришли, стол уже был накрыт; Ханс пригласил нас на ужин с другими своими друзьями: Уильямом, Скарлетт и тремя американцами, которые только что приехали в Париж – они управляли небольшой галереей в Нью-Йорке.

– Садитесь, – предложил он, улыбнувшись.

Мы сели, и Скарлетт, расположившаяся напротив, подмигнула мне, а затем повернулась к девушке, которая отвечала за кейтеринг, и спросила, не могли бы они вместо красного вина принести ей бокал белого. Затем она успокаивающе улыбнулась, когда Ханс представил нам Тома, Райдера и Майкла.