Всё, что мы обрели

Пару дней я много курил и думал, и это совсем не помогало от головной боли. Как и нервы. И как бы она ни пыталась притвориться, что это не так, я знал, что ситуация неправильная. Что для Леи ненормально запираться в студии на долгие часы, чтобы писать картины, которые, на мой взгляд, даже не были похожи на ее. Что у нее осталось мало времени на принятие решения. И что меня расстраивало, так это то, что я не понимал ее.

Но я не мог сказать ей, что думаю на самом деле, не хотел спорить и боялся, что подобное вобьет клин между нами. И в каком-то странном смысле я снова был трусом, только уже наоборот: не потому, что хотел отдалить ее от себя, а потому, что не хотел потерять.

Я закурил очередную сигарету как раз в тот момент, когда она вышла из студии. Я наблюдал, как она с отрешенным выражением лица спускается по лестнице, и думал, что должен что-то сделать, что-то изменить.

– Одевайся, пойдем прогуляемся.

– Сейчас? Я устала, – простонала она.

– Пойдем, ты упускаешь город.

Лея сомневалась, но знала, что я прав, так что через десять минут она была готова и мы вместе вышли из квартиры. Уже стемнело. Мы поехали на метро, и вскоре она, похоже, забыла о демонах, которых оставила в студии, и снова улыбалась любой глупости, произнесенной нами, или, слыша, как люди общаются по-французски, пыталась угадать, что же они говорят друг другу.

– Я спрятал тело в морозильной камере в подвале, – сказал я, воспроизводя диалог между мужчиной, который сидел напротив, и женщиной рядом с ним.

– К гороху и индейке? Отлично, ты испортил рождественский ужин, – подхватила Лея, сдерживая смех, в то время как женщина, которую она имитировала, нахмурилась, словно была искренне раздосадована, обнаружив труп рядом с едой.

– Вот дерьмо, это же наша остановка! – Я подскочил и потянул ее за собой, чтобы успеть выбежать как раз перед закрытием дверей.

Мы расслабились, выбравшись на улицу. Эйфелева башня ярко сияла под темным небом, и мы молча приближались к ней, наслаждаясь прогулкой. Остановившись возле маленькой карусели под башней, я наклонился, чтобы медленно поцеловать Лею и заправить тонкий шарф, который она носила вечерами, когда холодало.

Лея уставилась на меня так пристально, что мне стало не по себе.

– Что такое, о чем ты думаешь?

– О том, что, когда я с тобой, все хорошо.

– А когда мы не вместе? – спросил я.

– Тогда я не уверена.

Я глубоко вздохнул, потому что не знал, что ей ответить, но мне это не нравилось: это означало, что что-то не в порядке. Вокруг было мало людей, когда я взял ее за руку и повел на карусель, которая в этот час уже не работала. Лея села на одну из маленьких лошадок и улыбнулась мне так, что у меня перехватило дыхание. Она прижалась щекой к голове животного, и я зарылся пальцами в ее короткие волосы.

– Я хочу, чтобы ты поговорила со мной. Чтобы объяснила, что не так, и я смог бы тебе помочь. Это то, ради чего все это затевалось, Лея, пройти через все вместе…

– Это одна из проблем, – призналась она шепотом.

– Какая? – Я заправил прядь волос ей за ухо.

– То, что у меня много сомнений, я не знаю, что я чувствую и почему со мной это происходит. Я думала, что мне все равно, что другие люди скажут о моих картинах, а мне не все равно. Я считала, что я выше всего этого, а оказалось, что нет. Я чувствую, что это тяготит меня и останавливает, но в то же время я не могу отступить, как будто мне нужно доказать, что я могу это сделать, что у меня это хорошо получается…

Я пытался игнорировать тот факт, что мне было чуть ли не больнее, чем ей: знать, что она чувствует себя так, и не иметь возможности что-то с этим сделать, потому что я был не совсем тем, на кого стоило бы равняться.

– А какое это имеет отношение к нам?

– Ну, я не хочу нуждаться в тебе, как много лет назад, Аксель, и не хочу втягивать тебя в свой хаос или позволять ему влиять на нас. Но ты здесь ради меня, и это… это не такая уж мелочь, которую можно упустить, принимая решение.

– Я соглашусь с любым твоим решением.

– В этом-то и проблема, – грустно ответила она.

Я сдержанно вздохнул и поцеловал ее: мне казалось, будто, что бы она ни сказала, мы зашли в тупик и этой ночью уже ничего бы не исправили. Этой ночью… Я ведь и правда намеревался просто прогуляться с ней и помочь ей проветрить голову, чтобы она перестала думать о работе.

– Иди сюда, будем как два туриста.

Я прошел к Эйфелевой башне и дождался на середине эспланады, пока она подойдет. Достал телефон и попытался сфотографировать нас, а потом, смеясь, схватил Лею и немного приподнял ее, чтобы мы оба были в кадре. Потом мы гуляли по берегу Сены, наслаждаясь тишиной ночи и оставляя по правую руку знаменитый памятник архитектуры. Лея забралась на каменный бордюр тротуара, а я обнял ее и целовал, пока не устал.

– Куда хочешь, чтобы мы пошли?

– Куда угодно. Или никуда, – улыбнулся я ей в губы. – Ты знаешь, как переводится слово flâneur? Это искусство неспешно прогуливаться по улицам Парижа, без цели, без маршрута. Сегодня вечером мы должны быть двумя flâneurs, – сказал я, смеясь.

– Мне нравится, как это звучит.