Всё, что мы потеряли

Я несколько раз стукнул себя пальцем по подбородку. И в конце концов посмотрел на нее. Как на равного. Не того, за кем нужно присматривать. Я увидел страх в ее глазах. Страх, потому что она знала, что я скажу ей.

— Я не хотел тебе напоминать, что твой брат год убивается на работе ради тебя, чтобы ты могла поступить в университет, чтобы ты двигалась дальше…

Я закрыл рот еще до первого всхлипа.

Я встал, чувствуя себя полным дерьмом, и обнял ее. Ее тело содрогалось в моих руках, я закрыл глаза и пытался сдержаться. Пытался сдержаться, несмотря на боль, потому что я не думал просить прощения за свои слова. Я знал, что поступил правильно.

Лея отодвинулась, вытирая щеки.

Я стоял рядом с ней, опираясь на деревянные перила террасы. Дул ночной влажный ветер. Я вернулся к своим заметкам.

— Я продолжу.

Сейчас Лея была в нужном мне состоянии: полностью открытая, дрожащая. От брони, которую она постоянно использовала, ничего не осталось.

— Почему ты больше не рисуешь?

Если бы я не увидел столько всего в ее глазах, я бы смог разделить это на части, чтобы попробовать понять ее, но я не смог.

— Я не выношу цвета.

— Почему? — прошептал я.

— Они мне напоминают о прошлом и о нем.

Дугласе Джонсе. Он всегда был полон живописи, цветов, жизни. На моем листке осталась куча других вопросов: «Почему ты не можешь принять то, что случилось?», «Зачем ты это делаешь с собой?», «Как долго ты будешь в таком состоянии, как ты думаешь?» Я смял бумажку и положил в карман брюк.

— Ты закончил? — спросила она недоверчиво.

— Да. — Я снова закурил.

— Я думала, ты бросил.

— Я и бросил. Я не курю. По крайней мере не так, как настоящие курильщики.

И она улыбнулась. Мимолетная и скромная улыбка среди соленых следов от слез появилась на тысячную долю секунды, осветив лицо, растянув губы. Она появилась для меня.

12

Лея

Я не помню, когда я влюбилась в Акселя: в какой-то конкретный день или это чувство всегда спало внутри меня, пока я не выросла и не осознала, что такое любовь, желать кого-то, жаждать его взгляда больше, чем чего-либо в мире. Или как минимум я так думала в тринадцать лет, когда он жил в Брисбене с моим братом. Если он приезжал к нам, то всю предыдущую ночь у меня щекотало в животе и я не могла уснуть. Я рисовала его имя в школьной тетрадке, рассказывала о нем подружкам и запоминала каждый его жест, как будто он что-то значил или нес в себе какой-то смысл. Затем, когда Аксель вернулся и снова поселился в Байрон-Бее, я полюбила его всей душой. Мне хватало одного его присутствия для того, чтобы это чувство медленно росло. Я никому о нем не говорила, спрятала в шкатулке под замком и подпитывала, когда мечтала наяву.

Когда в первый раз он обратил внимание на мою живопись, мир словно остановился: каждая травинка, каждый взмах крыльев вдалеке. Я не дыша наблюдала за ним из окна: он наклонял голову, не отрывая взгляда от картины. Все утро я рисовала кусочек леса за нашим домом, тщетно пытаясь следовать указаниям отца, и оставила картину на улице.

Как только ноги начали меня слушаться, я вышла.

— Это ты нарисовала? — спросил Аксель.

— Да. — Я несмело посмотрела на него. — Так себе.

— Она идеальная. Она… другая.

Я скрестила руки на груди и поняла, что краснею.

— Прикалываешься.

— Черт, нет, с чего ты решила?

Я заколебалась, но не отвела взгляд.

— Просто отец сказал нарисовать это. — Я показала на деревья. — А я сделала это. Совсем не похоже. Я начала нормально, а потом… потом…

— А потом нарисовала, как ты видишь.

— Ты правда так думаешь?

Он кивнул и улыбнулся мне.

— И делай так всегда.

Аксель похвалил этот холст, полный линий, непонятных даже мне самой, хотя каким-то необъяснимым образом они складывались в форму, переплетались, обретали смысл. Темно-русые волосы Акселя развевались на ветру, и мне вдруг захотелось добиться идеального смешения краски, чтобы получить такой оттенок; взять в качестве базы охру, добавить немного коричневого, немного теней в корнях и брызги солнца на самых светлых кончиках, лежащих мягкими завитками. Затем я сконцентрировалась на его коже: золотистый загар скрывал несколько веснушек на его носу, прикрытые глаза, лукавая хитрая улыбка, в то же время беспечная, внутри его хаоса, внутри него самого…

13

Аксель

Я надеялся испытать офигительное облегчение в день, когда Оливер вернется на неделю и заберет сестру, но ничего не случилось — таким неуловимым и почти незаметным было присутствие Леи в моем доме.

Все следующие дни я готовил по привычке. Не знаю почему, но меня это успокаивало. Моя жизнь вернулась в прежнее русло: подъем на рассвете, кофе, пляж, ланч, работа, второй кофе и более спокойный вечер. Я снова ходил голый по дому, оставлял открытой дверь в ванную, когда принимал душ, включал музыку на полную громкость по вечерам и мастурбировал в гостиной. Разница была только в вопросе интимности, в возможности делать то, что нельзя было в ее присутствии, и не потому, что мне очень хотелось, а из-за необходимости пометить мою территорию.