Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога

Когда он собрал все, что смог, то похоронил останки, выкопав яму лопатой, оставшейся в тракторе. Он расположил ее у приметного дерева, чтобы запомнить, где находится могила, и потом ее отыскать. Последним несчастный отец положил тельце своего маленького сына поверх изуродованных трупов остальных родных, засыпал землей и произнес молитву об упокоении их душ.

Год спустя следователи Международного трибунала по бывшей Югославии классифицировали эту могилу как объект для судебно-медицинской экспертизы по делу против Слободана Милошевича и его военачальников. Они считали, что это нападение – чистейший геноцид, так как обстрел мирной семьи никак не относился к военным действиям. Отец, которому удалось выжить, привел следователей к дереву, где похоронил родных, и дал разрешение на эксгумацию тел. Он не только хотел справедливости для своей семьи и других косовских албанцев, но также боялся, что, поскольку все останки перемешались, Бог не сможет их различить, чтобы спасти души. Мужчина говорил, что не успокоится, пока у каждого из членов семьи не будет собственной могилы с именем, чтобы их души обрели спасение от жестокостей этого мира.

Я не присутствовала при эксгумации, но знала о масштабах задачи, стоявшей перед нашей командой. Мы должны были идентифицировать и разделить перемешанные останки одиннадцати фрагментированных и сильно разложившихся тел, восемь из которых принадлежали детям, в соответствии с международными стандартами пригодности в качестве улик, не забывая в то же время о чувствах и желаниях мужественного человека, лишившегося всей своей семьи.

В морге мы ожидали прибытия одиннадцати мешков, но останков хватило только на полтора. Это было все, что мужчине удалось собрать и похоронить в тот страшный день. Останки сильно разложились, и хотя часть мягких тканей сохранилась, в основном они представляли собой полужидкую массу с костями внутри. Разбирать их было проблематично и очень, очень неприятно. Не имело смысла держать на месте всю команду, которая просто стояла бы и смотрела, поэтому мы решили дать сотрудникам долгожданный выходной, а я осталась с нашим техником морга, фотографом и рентгенологом и принялась за дело.

Мы разложили на полу двенадцать белых простыней – по одной на каждого погибшего, помеченной соответствующим возрастом, и еще одну для останков, которые мы не сможем с уверенностью отнести ни к одному телу. Даже анализ ДНК в данном случае ничем бы не помог, потому что все они были родственниками, а образцов для сравнения не имелось. Собственно, даже будь они у нас, из-за кросс-контаминации тел, похороненных вместе, шансы получить достоверные пробы стремились к нулю. Оставался только старый добрый процесс анатомической идентификации, а поскольку речь шла о детях, на тот момент мы с Луизой были, пожалуй, самыми опытными судебными антропологами, способными справиться с задачей. Я находилась в Косово, а Луиза – в Лондоне, но я могла в любой момент ей позвонить, что добавляло мне уверенности.

Мы начали с рентгеновских снимков обоих мешков – надо было убедиться, что в них нет никаких неожиданных включений. Снимки выглядели печально: с тенями разрозненных частей тела, которые мне предстояло сложить, как жуткий человеческий паззл. Первый мешок открыли: сверху, все еще в голубом костюмчике, лежал младенец. Хотя тело заметно разложилось, оно хотя бы осталось целым, и мы поместили его на отдельную простыню, будучи полностью уверены, что перед нами младенец шести месяцев от роду.

С остальными пришлось разбираться кость за костью: счищать остатки разложившейся плоти, идентифицировать кости, оценивать их возраст и выкладывать на простыни с соответствующими пометками. Мы отделили останки женщин. Бабушку легко было отличить по отсутствию зубов, артриту и остеопорозу. С двумя другими, более молодыми, пришлось повозиться, но от одной, старшей из двоих, осталась только правая половина тела, что соответствовало утверждению выжившего. Получается, это была его жена.

Детей мы различали по возрасту – кроме четырнадцатилетних близнецов, все они родились в разные годы. Нижнюю половину тела двенадцатилетней девочки удалось идентифицировать относительно легко. Останки младших, в возрасте трех, пяти, шести и восьми лет, были представлены скудно, но их хватало, чтобы выделить каждого из общей массы.

Теперь на всех простынях у нас имелись кости; оставалось разобраться с близнецами. Все, что от них сохранилось – два изувеченных корпуса и верхние конечности от плеча до локтя. Мы знали, что эти части тел принадлежали близнецам, потому что только они соответствовали их возрасту – но кому какие? На одном наборе останков был надет свитер с Микки Маусом, поэтому мы попросили полицейского с переводчиком поговорить с отцом и узнать, кто из детей его носил. Мы специально не говорили, что речь о близнецах, не указали даже, что это мальчик. Отец ответил, что один из близнецов обожал Микки Мауса, что позволило нам ориентировочно рассортировать останки.