Всё, что осталось. Записки патологоанатома и судебного антрополога

На тот момент я была в команде единственной женщиной, что, с учетом обстоятельств, могло кому-то другому показаться проблемой, но мне – точно нет. Будучи матерью троих детей, я привыкла заботиться о других. Поэтому я выслушивала все жалобы, отправляла спать тех, кто перебрал со спиртным, давала советы и ко всем относилась по-доброму. У каждого из нас была кличка – Джона Банна называли «Липучкой», Пола Слопера «Слипом», – и я бы не отказалась, например, от Курицы или Наседки, ну или вроде того. Однако, к несчастью, я заслужила куда менее добродушное прозвище, и все потому, что как всегда не вовремя открыла свой болтливый рот. Да уж, ничего необычного.

После того как мы расчистили первую комнату и собирались приступать ко второй, была назначен «день прессы». Министры иностранных дел разных стран, включая британского, Робина Кука, собирались свалиться на нашу голову, чтобы посмотреть, где мы работаем. Мистер Кук со свитой прибыл на вертолете и немедленно облачился в белый костюм, собираясь зайти в сгоревший дом. Я уже решила, что он точно мне не понравится – хотя бы потому, что он был политиком. Я искренне не ожидала, что проникнусь к нему симпатией, и уж тем более буду им восхищаться. Он некоторое время, как положено, позировал для прессы, но когда съемка закончилась и с него сняли микрофон, мистер Кук подошел ко мне и встал рядом, в проеме двери, рассматривая вторую комнату. Увиденное его явно потрясло; совершенно точно, он представил себе тот ужас, который испытали убитые мужчины и мальчики несколько месяцев назад. Он сказал мне: «Стоит закрыть глаза, как я слышу их крики и чувствую их боль. Как такое могло произойти?» Он делал именно то, чего мы себе не позволяем: сопереживал, – и я уважала его за честность и гуманизм.

Когда мы вышли из дома и двинулись по тропинке к пункту обеззараживания, то увидели за кордонами длинные ряды нацеленных на нас объективов. И тут я обернулась к моему сопровождающему, одному из высоких чинов лондонской полиции, и выдала комментарий, благодаря которому ко мне и прилипла кличка, преследующая меня по сей день. Стаскивая с себя защитный костюм, я объявила, что, будучи единственной женщиной в команде, выгляжу в глазах репортеров как лагерная шлюха. С этого момента во всех рождественских открытках и телефонных переговорах он только так меня и называет. Мой муж в ужасе от этой клички. Однако подобные дурачества и держат нас на плаву, особенно в тяжелые моменты. Когда постоянно сталкиваешься со смертью, черный юмор помогает разрядить обстановку. В конце концов, могло быть и хуже. Одну из наших патологов, приехавших позднее, имя которой я, пожалуй, указывать не стану, за глаза прозвали «Баскервильшей» – она выглядела такой злобной, что, казалось, вот-вот залает.

Мы расчистили обе комнаты в доме в Велика-Круше и собрали как можно больше свидетельств биологической идентичности в отношении каждого тела, фиксируя все индивидуальные характеристики. Во всех случаях, когда удавалось установить причину смерти, она подтверждала свидетельства очевидца; преобладающей являлось огнестрельное ранение. Самому пожилому погибшему было около восьмидесяти лет, самому младшему около пятнадцати – для убийц уже не мальчик, а мужчина, которого необходимо уничтожить, прежде чем он с оружием в руках поднимется против них.

Каждому мешку с телом присвоили собственный номер, все личные вещи собрали, образцы костей отправили на анализ ДНК. Для опознания требовалось время, и не только потому, что тела сильно разложились и обгорели, но также потому, что сербские военные забрали у большинства жертв документы. Мы сохранили личные вещи и одежду и немного почистили их, чтобы предъявить родственникам. По ним можно было провести предварительное опознание, которое затем подтверждалось анализом ДНК, но пока что телам просто присвоили номера и выдали семьям для захоронения.

У нас имелась одна палатка, выделенная под морг, где стоял секционный стол из нержавеющий стали, но первоначальный осмотр останков проводился во дворе сгоревшего дома и там же фиксировались все улики. Мы положили две длинных доски между колодцем и задним бампером трактора, и использовали их как стол. Там не было ни электричества, ни водопровода, ни освещения, ни туалетов и комнат отдыха. Работа в полях обычно сопряжена с бытовыми трудностями, но в то же время она поистине захватывающая. Если бы можно было выбирать, я предпочла бы делать свою работу в проблемных условиях, чем в комфорте, но при полной секретности. На первом плане для нас стояла единственная задача – качественный сбор улик. И я должна с гордостью отметить, что данные судебно-медицинской экспертизы, выполненной британской командой, ни разу не ставились под сомнение в ходе Международного трибунала по бывшей Югославии.