Читаем Всё, что поражает... полностью

Если это — шутка у меня, то уж совсем досадно слышать о «лучших из лучших» от человека, который сам попал туда и сам же об этом говорит, даже — тем более обдуманно — пишет...


***

От перестановки слагаемых сумма не меняется.

Увидел в газете еще один снимок товарища, который в последнее время очень уж заметно заботится о своей партизанской славе, и вспомнил о том, что мне другой товарищ говорил об этой славе _ сколько настоящих героев отодвинуто в тень...

Героизм наш был великий, всенародный. Многие герои занимают достойные места, многих народ еще не знает, о многих не узнает никогда.

А тем обстоятельством, что «сумма не меняется», довольны особенно те, кто так или иначе примостился на видном месте.


***

«В работе семинара приняла участие...»

Так будет завтра напечатано в газете. И я могу засвидетельствовать, что это правда. Я сам видел и слышал, как она позвонила карандашом по графину, когда один из участников семинара выступал более-менее интересно к в зале послышалось оживление.


***

Гостя, близкого человека, попросили спеть. И он поет. Не очень чтобы, но приятно и от души.

Хозяйка, дама вполне положительная, послушала вместе со всеми, а затем, выбрав удобную паузу, спокойно, солидно сказала бесспорную истину:

— Если б вам, Михаил Петрович, своевременно поставить голос, вы могли бы неплохо петь.

Гость не очень смутился: он ее знал давно. Ему хотелось даже, в тон хозяйке, добавить: «Возможно, даже в на сцене». Но он молчал и думал:

«А я на сцену не хочу. И не собирался. Я хочу просто петь, когда бывает весело, и когда плакать хочется, и когда с хорошими ребятами, пускай себе только воображая, что мы поем хорошо...»

Только теперь ему петь больше не хочется.


***

Земляк, бывший баритон в знаменитом ансамбле, искренне хвалится, что перешел на... мясокомбинат и там ему живется значительно лучше.

— Утром бесплатная чашка кофы и булочка, а днем — три блюды за пятнадцать копеек...

И надо же было так долго баритонить!


***

Встречая самые простые фамилии, видишь, что любое слово может быть условным, что гордиться можно фамилией Дырка, Портянка, Дубина...

«Мы, Дубины, любим есть забеленный перловый суп горячим...» Чем это хуже, менее горделиво, чем «мы, Вишневецкие», «мы, Сапеги»? Или тот «друг человечества граф Безбородько» (или как там его?), который потешил меня такою эпитафией в некрополе Александра Невской лавры.


***

Он высокомерно выпятил губу. Нам это смешно, а для него за этой гримасой — глупое счастье самодовольства.


***

Нарциссу не обязательно быть интеллигентом.

Был у нас когда-то один такой темный деревенский парень, из бедной семьи, однако барчук, очень довольный собой. Хоть и не мастер какой-нибудь, не гармонист. Только гладенький. Парни подстерегли, когда он купался под вечер в речке один, как полоскал свой «круп», «подсевал» им во все стороны, пошлепывал по бедрам ладонями и приговаривал:

— А-та-та, милая! А-та-та!..

Это вошло в местный фольклор.

А мне временами вспоминается, когда бывает на кого прикинуть. Уже из творческой ителлигенции.


***

Директор одного из издательств забраковал фольклорный сборник из-за предисловия, где говорилось, что и до Октябрьской революции наши белорусские фольклористы имели определенные успехи.

— Как это так?! — возмутился «подкованный» товарищ.

В подтверждение ему показали Шейна и Карского, но это ему «ничего не доказало». Свое решение он обосновал:

— Толстой, Лев Николаевич — великий писатель? Бесспорно, великий. Однако же мы этого не подчеркиваем.


***

Очеркист «для усиления конфликта» сделал героя своего очерка инвалидом войны с пустым рукавом. Встретились потом — герой и говорит:

— Вот как дам этим пустым рукавом!..

И тычет в нос писаке огромным кулачищем.


***

Два сотрудника Академии наук, соседи по дачам, ссорятся из-за грядок. Ссора идет на высоком интеллектуальном уровне. По пособиям.

— У вас, возможно, есть даже Даль?

— А что ж вы думали — нет?

— Ну, так идите посмотрите там на букву «г». Одно слово. Оно вас касается! Оно соответствует вашей гнусной сущности!


***

Он горячо полюбил, но она отвечала:

— Работай лучше, может, тогда я и отвечу тебе взаимностью...

Прочтя это в новом романе, критик пресно, беззубо гнусавит:

«В любви она отдала предпочтение общественному над личным...»


***

«Как мышь под веником»...

А если вдуматься в такое положение, в такой настрой? Если самому там очутиться?..


***

Романтик (немного захмелевший):

— Он, брат, как запоет, стекла звенят!

Реалист (потрезвее):

— Оно известно, браток, если плохо обмазаны, так будут звенеть.


***

Бдительный глаз останавливается на тусклом заголовке.

— «Души священные порывы»... Вы что? Как можно их душить и кто у нас их, скажите, пожалуйста, душит?


***

В трилогии Сенкевича крымский хан, слушая иноземных послов, жевал бананы. Наконец великий изволил заговорить. Он выплюнул сначала недоеденное на ладонь, отдал ближайшему визирю. Тот с поклоном принял, начал благоговейно дожевывать...

Когда-то это напоминало мне некоторых философов.


***

Сидит себе в любой компании тихонький, малозаметный товарищ и хитренько усмехается...

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное