Всё дело в тебе

—  Привет, — выходя из комнаты, произнесла Даша, ему показалось, Сониным голосом. И даже улыбнулась. Не натянуто, не нервно, вполне естественно. Неторопливо надела босоножки. — Я пойду. — Аккуратно обогнула их, проходя к двери. — Пока. — И опять вежливо улыбнулась.

— Даш.

— Мне правда пора, — спокойно проговорила она, приоткрыла дверь.

— Даш!

Она вышла.

— Даш, подожди! — он бросился следом, нагнал, ухватил за руку.

Она не попыталась вырваться, остановилась, обернулась, посмотрела.

— Дань, не надо. Так правда лучше. Если я уйду. Я не могу сейчас реагировать адекватно. Я… вообще не знаю, что говорить, что делать. Мне нужно время. И побыть одной. Пожалуйста.

— Даш, ну…

Он тоже не знал, что говорить и что делать. Даже сейчас, ей. «Не уходи»? Но ведь она же просила отпустить. Или не обращать внимания на то, что она просила?

Даша едва ощутимо потянула руку.

— Дань, я серьёзно. Не шучу, не выдумываю. Мне правда просто надо подумать. — Она объясняла неторопливо и старательно, негромко и убеждённо, глядя немного в сторону. — Одной. Иначе вряд ли получится. А ты возвращайся. Тебя же ждут. И ей… ей же волноваться сейчас нельзя.

Он разжал пальцы, выпустил её руку, и она сразу отступила, шагнула к лестнице, произнесла, разворачиваясь:

— Всё, пока. Увидимся позже. Правда увидимся.

А ведь так хорошо было, пока валялись в кровати, болтали о ерунде. И кто бы мог подумать, что всё настолько изменится, когда откроется дверь.

Возвращаясь в квартиру, Данила на мгновение замер на пороге в нелепой надежде: вдруг внутри никого не окажется. Так было бы всех лучше и проще. Но то, что чуда не случится, он понял раньше, чем успел зайти, увидев рядом с дверью возле стены большую сумку. Наверняка же Сонина. На автомате подхватил её, занёс.

Соня уставилась широко распахнутыми глазами, моргнула, опять залепетала:

— Извини. Я не знала, что ты не один. — Но тут же с любопытством добавила: — А это кто?

— Тебе-то какое дело?

Какого чёрта она вообще припёрлась? С вещами.  Хотя она ведь уже сказала, ей больше некуда пойти. И — что там ещё? Да, что она беременна.

— Ты уверена, что именно от меня?

Она опять моргнула, выдала с обидой и негодованием:

— Хочешь сказать, я сплю со всеми подряд?

Да откуда ему знать? Он её биографией никогда не интересовался. Ну, знает имя, что она учится на хореографии на первом курсе… или на втором. Что было у них раз, под настроение, после вечера в весёлой компании. И уговаривать её долго не пришлось. То есть он и не собирался её уговаривать, как-то всё само сложилось, без лишних слов и действий.

— Ничего я не хочу сказать. Я спрашиваю.

— А что тут невероятного? — ещё сильнее надулась Соня, шмыгнула носом. — Мы же…

Он перебил:

— Я помню. Но презерватив же вроде был.

Она пожала плечами. Или, скорее, дёрнула, будто не совсем осознанно, словно поёжилась, пробормотала дрогнувшим голосом:

— Не знаю, не уверена. Но даже если был, ведь нет стопроцентной гарантии. — Она опять шмыгнула носом и, кажется, всхлипнула. Глаза влажно заблестели, а голос чуть не сорвался, стал тоненьким и жалобным. — Думаешь, я очень рада, что так случилось? Я тоже не хотела. Но — если уж так вышло.

— А ты точно беременна?

Данила окинул взглядом её фигуру.

Так-то она стройненькая. У них на хореографии почти все такие: с прямыми спинами, подбородки вздёрнуты, стоят странно, словно всё время в какой-то балетной позиции. И худые. Но не зная, скорее всего, не обратишь внимания, а, если знаешь, вроде бы и правда заметно.

Соня сжала губы, судорожно сглотнула, похоже, справляясь с очередным всхлипом, проговорила даже немного с вызовом:

— Могу справку показать. — И тут же выдала деловитой скороговоркой: — Я уже на учёт в консультацию встала. Пособие дают, если на раннем сроке.

Ну, молодец!

Данила подавил желание произнести вслух то, что вертелось на языке. Гораздо сильнее хотелось садануть ногой в дверь или кулаком в стену.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — А зачем тебе? Если… аборт?

Соня на секунду застыла, глаза опять распахнулись, и рот тоже: приоткрылся, закрылся, опять открылся.

— Ты… ты… — выдавила она, заикаясь, и слёзы брызнули из глаз, — серьёзно? Ты предлагаешь мне убить живого человека? Ребёнка! Моего ребёнка и…

— Да какой он ещё человек? — выдохнул Данила с досадой, а Соня выпятила подбородок, размазала по щеке слёзы, заявила многозначительно и гордо, с нажимом на первые два слова:

— Для меня — человек.

46

Они по-прежнему торчали в прихожей и, наверное, уже с полминуты просто молча пялились друг на друга. Соня смущённо теребила ремешок висящей на плече сумочки, а он… он, наверное, просто ждал, что сейчас всё как-нибудь само решится, развеется миражом, растает туманом поутру. Или он наконец-то проснётся, пусть даже не от едва ощутимого касания губ, просто так.

Соня переступила с ноги на ногу, опять моргнула, опять завела жалостливо, вытянув губы и выгнув брови домиком:

— Так можно я у тебя поживу? Мне просто некуда больше. В общагу сейчас не пустят.

Говорить о чём-то другом было гораздо легче, слова находились сами.