Всё это нужно пережить

В детском садике я не прижился, а бабушка, к сожалению, ушла из жизни очень рано, когда мне было чуть больше трёх лет. В садик я ходил два дня, принёс оттуда чудные, на тогдашний мой взгляд, строки «Из Москвы пришла программа какать больше килограмма. Кто наложит целый пуд, тому премию дадут», а также «Обезьяна Чи-чи-чи продавала кирпичи, за веревочку дёргнула и немножечко….». И ещё несколько подобных шедевров (которые запомнились мгновенно и на всю жизнь). С гордостью вечером я их исполнил перед ошалевшей от моих талантов родительской аудиторией. Помню, папа сказал: «Хорошая память у ребёнка». Больше я в детское дошкольное учреждение не ходил. Полностью оценил, каким добрым и заботливым был дедушка, только, став взрослым. И мне стыдно, что я не сказал ему «спасибо», не поцеловал, не обнял лишний раз. Действительно, дети жестоки. Между прочим, у дедушки с бабушкой была история, достойная любовно-приключенческого романа в стиле Дины Рубиной. Он – красавец-здоровяк из бедной семьи, играючи жонглировавший двухпудовыми гирями. Работал конюхом, как говорил сам – был при лошадях, и подрабатывал грузчиком (здоровье позволяло, с мешками управлялся не хуже, чем с гирями). Такой себе местечковый биндюжник (дело происходило в Знаменке Черкасской губернии) с могучими кулаками и доброй душой. По воскресеньям вместе с местной шпаной прогуливался туда и обратно вдоль магазинчиков и питейных лавок, имея интерес на мир посмотреть и себя показать. Однажды на спор съел более двух десятков пирожных, получив в качестве приза ещё два десятка. В общем, видный парень с неоспоримыми достоинствами. Кстати, одно из них, по его рассказам – умение приподнять лошадь, а когда надо – и телегу. Как он познакомился с дочерью зажиточного торговца Соней, мне неизвестно. Он не рассказывал, а я спросить не догадался. Но – познакомились. И, видимо пришлись друг другу по душе. Такое бывает. Симпатия переросла в любовь, что совсем не понравилось семейству Сони. Тут грянула первая Мировая война, и Борис отбыл на фронт, где служил справным артиллеристом, участвовал в боях (особенно запомнилось ему сражение под местечком Берестечко, о котором часто рассказывал). Вернулся домой уже после революции. Война… Погромы… Сонина родня решила ехать в Америку (сегодня понятно, что решение было мудрое). А Соня сказала: «Я люблю Борю и останусь с ним». Это – Поступок, и это – большая любовь. Всё так и вышло. Семья уехала. До середины 30-х годов редкие письма ещё доходили из Филадельфии, где обосновались ставшие очень дальними близкие родственники. А потом связь прекратилась. И так и не возобновилась. В 60-е годы мама пыталась найти следы невиданных ею американских дядюшек и тётушек, но время смыло их, как всё на свете. Семейное предание гласило, что в одном из довоенных писем оказались доллары. Не много, но всё-таки… Преданный делу партии беспартийный дед благоразумно решил, что самое спокойное – утопить зелёные бумажки в уборной. Что и было сделано под недоумёнными взглядами не столь стойких и идеологически выдержанных родственников. Дед, между прочим, ещё успел послужить конюхом в Красной кавалерии, а потом с молодой женой поехал искать счастье на Донбасс и нашёл его в Луганске, где работал сначала в конном хозяйстве, а потом в производственной артели, везде получая за доблестный труд Почётные грамоты. Он ими чрезвычайно гордился. И везде отмечали его честность, простодушие и доброту. Главным богатством семьи были, как водится, дети. Два сына-погодка Давид и Иосиф, и младшая дочь Женя. Сыновья, так же, как их отец в прошлую войну, ушли на фронт в 1941-м. И не вернулись. Потому, наверное, так рано покинула этот неласковый мир красавица Соня, ставшая моей бабушкой. Дед после её смерти больше не женился.

Детство

Дед шил шапки и пел песни. А я сидел на столе и ел картошку.

Пахло кожей и тёплым мехом. А на стене висела карта мира.

И два портрета висели рядом. А на них – два моих дяди,

Одеты в солдатскую форму, чему-то задорно смеялись…

Давно дед сшил последнюю шапку. Давно дед спел последнюю песню.

А со своих портретов смеются геройски дяди… Смеются из моего детства.

* * *

Из-под снега выглянет асфальт – как лицо из-под белил.

Главного ещё я не сказал. Хоть и много, вроде, говорил.

Все старо, как прошлогодний снег. Да и нынешний уже не нов.

Хоть и близким кажется успех – дотянуться не хватает слов.

Поищу их в письмах фронтовых. Там про снег и про войну.

В лица дядей вечно молодых сквозь их строки загляну.

Снег в тех письмах – вечно молодой, лучшие слова – одни на всех.

Время между мною и войной – утрамбовано, как снег.