Всё к лучшему

Советских партизан во время войны здесь не было. Но были польские. И староста помогал им продуктами, ночлегом и чем мог. Как и все. А потом вновь пришли Советы, и однажды подкатила машина с двумя милиционерами и деда забрали. Мол, служил немцам. И он надолго пропал в Сибири. Но не насовсем.

Во времени все сгладилось и забылось. Так всегда происходит, когда начальство, то что повыше, успокаивается, перестает воевать с людьми, чужими и своими, жизнь налаживается, появляются внуки, а тем более правнуки. Им уже никто не мешает строить свою жизнь.

Мы несколько раз гуляли вместе. А потом, после моего долгого отсутствия, встретились снова, и как раз к их свадьбе. Два автобуса повезли гостей, в основном недавних студентов, в ее деревню, где три дня мы пили и гуляли. Там вдруг выяснилось, что молодые еще не сняли в Минске квартиру, и медовый месяц им придется зачинать в номере гостиницы. А мы, уже три месяца, как не молодожены, снимали комнату у печки на весь частный дом. И я предложил ребятам остаться там пару недель, пока найдут свой угол.

Так мы сдружились еще больше. Но потом расстались надолго. А с ним – навсегда.

Мы еще поддерживали какую-то связь и через несколько лет, уже в Заполярье. Я получил гордую его фотографию с подписью «Момент истины». Офицер в морской форме, с жесткими, как звездочки на погонах, глазами, за столом кабинета. Он тоже оказался на Крайнем Севере, в военной прокуратуре.

В тех краях, подальше от демагогов, люди росли быстро, из ничего. И вскоре, буквально за десять лет, он вырос до подполковника-начальника. Но и работал, не переставая. Расследовал и наказывал. Он и был такой: бескомпромиссный к злу и мерзости, молодой коммунист, из истинно верующих. Всякие были…

Но меня, что бы ни происходило, всячески поддерживал.

– Вот поэтому, – говорил он, постукивая себя в плечо, – такие, как я, и должны продвинуться. Иначе приспособленцы будут творить, как при Сталине, что хотят и с кем захотят. И так замарали идею…

Верующие – у них свой мир, несмотря ни на что, идеальный.

– Все самые страшные преступления против человечества совершаются во имя его, – отбивался я.

И мы спорили. Но не ссорились. На то и друзья. Ссорятся с чужими.

Она до сих пор не может себе простить, что, как у них повелось изначально, все время защищала их дом и его тыл. И не вмешивалась, когда он работал и работал. И еще – пил. В армии, да еще на Севере, это было очень часто. С его-то язвой. Но он рос.

Тогда редко в начальники выскакивали, как черт из табакерки. Раз – и из шестерок в короли. Тогда все-таки был отбор, профессиональный и по восходящей. А он умел работать и разбирался в каждом деле на совесть. На Севере за это уважали. К сорока годам он уже был полковником. И однажды ему предложили выбор: переезжать в провинциальный центр, не очень далеко от Москвы, или, уже генералом, на Дальний Восток. При любом раскладе такая вот удачная карьера. И она, в свои тридцать с хвостиком, фактически становилась генеральшей. Уже с двумя подрастающими детьми: мальчиком и девочкой.

Из-за детей они решили поехать поближе, тем более родные в Москве. Все рядом. И получили от государства большую благоустроенную квартиру в новом доме, в центре. С видом на старинный храм с золотыми куполами под самое небо. И вновь у него продолжилась сплошная работа. Новое место – новые и люди, и уклад, и проблемы. Но все было просто здорово: и дом, и деньги, и дети, и звезды на погонах. Жизнь, правда, катилась нервная. Но как у всех, кто работает не только для себя. Всякое бывало…

Но вдруг, лихорадя и обновляясь, как ему казалось, страна, в которую он верил, распалась в одночасье и превратилась в недоразумение. Полковник там или генерал – это же далеко не самый-самый. Над ним еще ого-го сколько регулировщиков. Со звездами и без. Это такие, как он, оказались без царя в голове. Они и отстали в атеистическом прошлом, веруя.

Он работал и переживал, и все-таки надеялся, что человеческая пена, взлетевшая, не застрянет надолго, сдуется, а добро восторжествует. И обновленная страна его полетит дальше и выше, а не к чертям собачьим. Такая в нем жила идея. Он был не только настоящий друг, но, наверное, и настоящий полковник. Почти генерал.

Однажды он приехал домой и сказал жене собираться в гости, а потом, пройдя несколько шагов, вдруг повернулся, захрипел и упал. И черная струйка крови выползла из-под его губ. И язва оказалась ни при чем. Не случайно, видно, в Беларуси говорят: «Не бери до головы». А он брал. Вместо взяток, чтобы долго и хорошо жить.

Ему было всего сорок четыре года. Или даже сорок три.

И ее жизнь рухнула в одночасье. Была бы психически правильная, нашла бы себе новую партию. Жизнь -то продолжается. Но она была стройная, молодая, при пенсии мужа, в большой квартире. И еще – беспартийная. Во всех смыслах. Она была другая. Настоящая. И любила его, была благодарна и пилила себя нещадно, что не уберегла, молчала, когда он работал до темна и принимал чью-то судьбу близко к сердцу. И еще задерживался с коллегами, расслабляясь.