Всё к лучшему

– Мечта импотентов, – ответил я и подумал: «Если власть от Бога, то трудно не стать атеистом…».

ПОЖЕЛАНИЕ

(ИЗРАИЛЬ, 2008)

Однажды после съемок в бухарском квартале Иерусалима хозяин усадил меня за стол, налил рюмку водки и… начал говорить. Он говорил о своей радости, о почетном госте, о чести. Он желал вечного здоровья, разноэтажных домов, десять детей, миллион денег, не менее ста женщин.

– Почему всего так много? – не выдержал я, устав держать рюмку и лицо перед многообещающим, как государственная служба, хлебосольным столом.

– А что, разве жалко? – удивился хозяин. – Пожелать и пообещать ничего не стоит…

Один человек сказал, что желает мне добра в жизни.

– А можно деньгами? – ответил я и подумал: «Хоть не обидно будет».

СКУКА

(США, 2008)

Утро он начинает с того, что смотрит индекс Доу Джонса, котировки и волнуется, запивая их чаем. Он боится, потому что несколько лет назад купил дом и намерен выплатить не за привычные для Америки тридцать лет кредита, поздновато уже, а за десять. Как раз к пенсии. Чтобы жить.

И еще надо экономить на всем. Приличный заработок компьютерщика тает в этих выплатах, и поэтому он пустил квартирантов. Иногда это раздражает, но можно получить еще деньги. И вложить. Дом – это же еще и вложение. В старость.

Но больше всего он волнуется, когда приходит на работу. Уже полгода там идут сокращения, и народ буквально дрожит, когда кого-нибудь вызывают к начальству.

– Одна сотрудница, за пятьдесят, так напугалась, что от волнения побежала в туалет: ее стошнило. И я боюсь. Потому что все кончится в одно мгновение: и заработок, и возможность выплаты за дом, и сам дом, и все-все. Остаться один на один с пенсией на съемной квартире? Люди готовы на все, абсолютно на все, чтобы сохранить работу и заработок. Особенно молодые и пожилые.

– Мы тоже в молодости были готовы на все, но за свои идеалы. Выходит, повезло…

– Тебе хорошо, – вдруг говорит он, поворачиваясь ко мне. – У тебя таких проблем нет.

– И раньше не было.

Я замолчал, потому что навигатор показал резкий поворот с дороги. Надо было рожать и поднимать детей, менять страны и обживать новую работу, прорываться и защищать, придумывать проекты и строить дома. На всех. Какие проблемы?

Мне просто некогда было думать о себе. Это же так скучно.

ГЕНЕРАЛЬША

(РОССИЯ, 2008)

– Вот так подышала кислородом. Хорошо, что навестила. Сразу легче стало, – она загасила сигарету в заполненную под глотку пепельницу, поскольку курила не переставая, и глянула на себя в зеркало, женщина-генеральша… – Будем жить.

Мы старые друзья. А это как близкие родственники. Хотя и не виделись четверть века. Так оно и получается. С настоящими близкими, даже в одном городе, нередко видишься время от времени. Если не реже. А вокруг все – по делам и работе. По тусовке.

Нравится мне это слово, точное оно. Как тусуемые карты в одной колоде. Вроде рядом, но скользящие друг на друге, покрывая. Движение – и снова картонка к новой карте липнет. И тогда не имеет значения масть или ранг. Мельтешня. Иллюзия насыщенности. Но – движение.

Масть и звание проявляются, когда уже начинается игра. Уже после тусовки и расклада. А так: туда-сюда, сверху-вниз. И наоборот. Как в жизни, если принимать ее слишком серьезно.

Когда-то мы учились в одном университете. Каждый своему. Но однажды ее будущий муж, крепкий и напористый, подсел ко мне за столик в студенческом кафе.

– И вы будете это есть? – глядя в глаза, он ткнул пальцем прямо в мой хлебный чешуйчатый шницель.

– Нет, теперь уже точно не буду…

Так мы и подружились.

Он отслужил армию на флоте, на Дальнем Востоке. Хотя мог и не идти. Его отец был большой военный начальник в Москве. Но он принципиально не захотел отмазываться от службы и в итоге заработал уже в молодости язву. Поступил на юридический факультет, но там почему-то близко ни с кем не сдружился. А у нас – легло. И вскоре он познакомил меня с ней – светлой и полупрозрачной девочкой-филологом из западнобелорусской, почти польской, деревни.

Ее дед был крепким крестьянином и имел свой участок. Когда в 1939 году пришла советская власть и сказала собираться в колхоз, его не тронули. Но все собрались. А куда деваться? Поодиночке тогда не выживали.

Вскоре появились и немцы, вместе с полицаями и его, как уважаемого в селе, назначили старостой. Войны они фактически не видели. Две еврейские семьи, сапожника и бондаря, полицаи забрали с собой, безвозвратно, и их дома еще долго стояли незаселенные. Неправильно, конечно, это, не по-человечески. Но такие тогда пришли порядки. Закон есть закон. Зато остальных в их округе почти не трогали. Жили – и жили себе. Отправляли в район продукты, как положено, по разнарядке. И сколько могли. Власть, она любая есть хочет, и крестьянин для нее обязан работать. Иначе это не власть, а так, название.