Всё как у людей

Ну хоть кто-то знает, что делать, подумал Пыхов со стыдливым облегчением, потому что смотреть на то, как взрослый мужик затягивает петлю на детской лодыжке, было неприятно даже с учетом сопутствующих обстоятельств и понимания, чья это лодыжка.

– Отпусти! – пронзительно крикнул образец-один, очень быстро разминая в пальцах кусок то ли мягкого пластика, то ли картона.

Нет, это был обломок стального зажима, с которым не сразу справился бы даже кузнечный пресс.

– Щас, – сказал конвоир. – Давай-ка спокойнее…

Образец-один махнул рукой.

Несунов дернулся и осел мешоком, содержимое которого враз испарилось, как в фокусе.

Образец-два, присевший на корточки, стянул, не глядя на конвоира, с лодыжки петлю, конец которой все еще был зажат в мертвой руке, поднял с пола телефон, взглянул на экран, с сожалением пожал плечами, сунул аппарат в руку замершему охраннику, отряхнул ладошки и приглашающе махнул рукой образцу-один: пошли, типа, чего сидишь.

– Так, – сказал Овчаренко и полез за пазуху.

– Убью, – предупредил образец-один, слезая со стола с треском и хлопками, но так легко, будто только что не был прихвачен в трех местах стальными зажимами, с которыми – а, про гидравлический пресс я уже думал, сообразил Пыхов. Единственное, на что хватило сообразительности в этот миг.

Хирургическая простынь слетела, обнаружив, что образец-один гол и сложен куда лучше, чем утром: видимо, старательно придуманные Никитиным для последней роли излишки жира и кожи ушли на латание дыр. Теперь у образца-один была почти идеальная, если не придираться к узковатому тазу, совсем небольшой груди и странноватой конфигурации мышц, женская фигура.

Бледная правильная нагота выглядела не привлекательной, а пугающей, как напугала бы, например, самая красивая женская грудь, вынырнувшая из миски с супом.

Вот только не он, а мы сейчас на суп пойдем, подумал Пыхов, гоня из воображения мерзкие подробности того, какой именно частью лично он всплывет первым делом.

Юсупов шепнул что-то непонятное, видимо, на своем языке. Знает, надо же. Не было повода об этом догадаться.

Не было повода думать, что Овчаренко носит ствол даже в операционную.

Не было повода надеяться, что он успеет им воспользоваться.

Овчаренко явно это понимал, но руку из-за пазухи убирать не торопился. Он спокойно смотрел на образец-один и ждал продолжения.

Тем, что хранилось в закрытом стеллаже за его спиной, он тем более не успел бы воспользоваться.

Образец-один отмахнулся от Никитина, который топтался, опираясь на край лежака, пытаясь то ли сказать что-то, то ли просто устоять, – снова, похоже, сердце прихватило, говорили же, не надо ему сюда, – и любезно продолжил:

– Я могу всех убить прямо сейчас. Даже быстрее, чем этих.

Он небрежно повел рукой в сторону Чепета и охранника.

– Всех – значит не вас, а значит всех. Каждого, у кого в кармане, руке или сумочке телефон, а рядом ноутбук, телевизор или розетка.

Розетка у стола охранника с громким треском выбросила несколько ярких искр. Запахло горелой краской и сваркой.

Свет мигнул и погас, чтобы через пару секунд, поиграв в стробоскоп, вернуться в тусклом подвывающем варианте – включился аварийный генератор. В течение этой пары секунд операционная освещалась только экраном телефона, выхватывавшим из сумрака испуганное лицо охранника, и искрой, деловито прожигавшей ножку металлического стола, который, естественно, не должен был гореть и тем более прожигаться искоркой.

Охранник попытался потушить огонь подошвой, но тут же отдернул ногу и принялся шаркать по полу, оставляя на плитке жирные черные полосы потекшей резины.

Когда образец-один заговорил снова, вздрогнули все, кроме Овчаренко. Хотя вздрагивать надо было потом – ну или не вздрагивать совсем, потому что чего уж теперь-то.

– Любого человека в любой точке мира. Машу, Катю, Элю, Славку, Валентину Геннадьевну, Максима Эдуардовича. Всех сразу или по одному. Прямо сейчас. Надо?

Овчаренко без рисовки и показательных движений вынул руку из-за полы, подержал на животе, будто не знал, куда ее теперь, такую пустую и бесполезную, опустил и спросил:

– Всегда мог или только сейчас?

Образец-два засмеялся. Все коротко взглянули на него. Образец-один пожал плечами.

– А чего тогда сдерживался? – не вытерпел Юсупов.

– Это я раньше чего такой незлой был, – пробормотал образец-один, по очереди поднимая обе ноги и ощупывая ступни. – Вы правда, сунув сверхразум в самый центр вашего информационного узла, думали, что он не будет вертеть головой и ничего не поймет? Или что третий закон Ньютона неактуален не только для воздействия поля на частицу, но и для действия человеческой силы на нечеловеческую? Если родить ребеночка нестандартным путем, то можно его разрезать на части живьем, замешивать слезинки в раствор счастливого будущего – и нормально? Противодействия не будет?

Стол охранника дошипел и рухнул. Теперь не вздрогнул никто – даже охранник, который, не поведя головой, подобрал ноги, чтобы не зацепило углом столешницы.

Впрочем, образец-один уже завершал и ревизию организма, и выступление: