Всё, кроме любви

Среди рабов Арены женщин нет. Поэтому мужская "дружба" здесь процветала. Это был один из самых первых аргументов в пользу победы: чемпионы жили в своих комнатах. Домьен берег свой зад. Очень берег. Можно сказать, первые бои он выигрывал только от страха потерять анальную девственность. Сейчас это казалось смешным, а первое время он спал в общем бараке, плотно прижавшись спиной к стене. Разумеется, Гвен он об этом никогда не расскажет.

Глава 39. Преступление и наказание

Оставшись со своим, (она искренне надеялась, что всё ещё своим), мужчиной наедине, Пеппи на секунду даже пожалела, что Домьен ушел. Как он её за спину задвинул! Но тут же одёрнула себя. Этот придурок чуть реально силовиков на Вагнера не натравил, а потом лично “ликвидировать” попытался. Сначала включаются инструкции, потом мозги.

Только сейчас она начала осознавать, какой опасности подвергала контрабандиста. Он же в розыске! Он только ей открылся, а она… Дура хвастливая…

Илдор взяла себя в руки и шагнула к мужчине. Он прав — нужно уметь принимать последствия своих действий.

— Хурт… Прости, я не хотела…

Он посмотрел на неё так, что Пенелопа поняла — в этот раз она поступила действительно неправильно.

Он сжал кулаки, и девушка обхватила сама себя руками и зажмурилась.

Но убийца не ударил, а, отойдя к окну, упёрся так и не разжатыми кулаками в подоконник.

Через пару минут он почувствовал робкое прикосновение к своему локтю.

— Хурт… Я и вправду не хотела… Ты меня сильно накажешь?

— Нет. Ты, хоть и пытаешься передо мной строить из себя сильную и взрослую, на самом деле СЛИШКОМ маленькая и ранимая. Даже первое наказание было слишком для тебя жёстким.

Мужчина смотрел сквозь модифицированное стекло и понимал, что действительно сожалеет. Он привычно уже слегка удивлялся, вспоминая, словно смакуя на вкус давно позабытое ощущение жалости. Хотя нет, скорее не жалости, а именно настоящего, глубокого сожаления — ему не было жаль Пеппи, он именно сожалел о своём поступке. Она ведь просто побоялась сказать ему заранее, опасаясь, что он откажет. Именно заставив её себя бояться, он сам толкнул девочку на глупости.

Хурт расслабил кулаки. Надо же, он ОЩУЩАЛ разницу между жалостью и сожалением, а не просто понимал её.

Надо же. После Элли, променявшей его на сенатора Дэйлиса, и операции он ощущал что-то подобное только с Катариной, но совсем не так. Намного легче, те ощущения были легко различимы именно на фоне её отстранённости, так сказать, на контрасте. Там он решил не просто не причинять вреда, но и делать для Кэт всё, что в его власти потому, что ясно понял — она Дар Божий, посланный ему за верное служение. А с Божьими дарами нужно обращаться бережно.

Здесь же, с Пеппи, всё было совсем иначе. Он вспомнил, как в первый раз наказал её, и снова сам себе удивился. А ведь он тогда был ЗОЛ, действительно зол на неё за тот плевок, и ведь не прибил же на месте! Видимо, уже тогда он почувствовал, что она тоже — Дар Божий, только не сразу это понял.

Хурт резко развернулся, и подошедшая к нему девушка отпрянула, но не назад, от него, а в сторону, вжавшись в стенку у окна между шкафом и самим Хуртом.

— Что, девочка, опять отрезаешь себе пути к отступлению? Не стоит, я же уже сказал, что ничего тебе не сделаю.

Голос его звучал холодно, впрочем, как всегда, но накрутившая себя Пенелопа услышала в нём отражение своих страхов.

— Хурт, ну пожалуйста, — голос сорвался на умоляющий, а на щеках появились две влажные дорожки. — Я сильная, я потерплю, я честно-честно взрослая! И сделаю всё, что ты скажешь, только не уходи! Не бросай меня, Хурт, не бросай меня опять одну!

Контрабандист и убийца достал платок, протянул руку и мягко вытер слёзы на её щеках, а потом, приставив платок к её носу, сказал.

— Сморкайся.

Пеппи округлила глаза.

— Ты же сказала, что сделаешь всё, что я скажу. Сморкайся.

Пенелопа со всей силы дунула в ткань, Хурт вытер ей нос и, свернув платок, положил в карман.

Вновь возникшим удивлением, смешанным с каким-то новым, тёплым чувством он насладится позже, распробовав все его оттенки. Она, больше него самого — убийцу, боится, что он уйдёт.

Спасибо, Всевышний, это очень… приятный подарок.

Пеппи не понимала. Она совершенно не понимала этого странного страшного человека. Такого нужного и близкого. А больше всего она не понимала себя.

Он обходился с ней грубо — но с другими был просто жесток, ей же всеми силами старался не причинять боль и постоянно об этом напоминал. Он пугал её до чёртиков, но при этом защищал от всего мира. Он говорил прямо, что использует её, но при этом решал её проблемы.

Он в розыске. Он убийца. Он сделал её соучастницей.

Он сказал, что они поженятся. И после этого поговорят о детях.

Она чувствовала себя загнанным в угол мышонком, понимая, что теперь он её просто так не отпустит, и при этом едва не умирала от страха, решив, что он её бросит.

Хурт Вагнер. Человек в рабском ошейнике, которому она готова беспрекословно подчиняться. Что он с ней сделал?