Всё меняется даже в Англии

Германский генеральный штаб планировал высадку на Британских островах. В ее подготовке он зашел куда дальше Наполеона. План гитлеровской десантной операции получил кодовое название «Морской лев». Директива главнокомандующего германскими сухопутными силами Браухича так определяла цели десантной операции: «Продолжая оккупацию Франции и удерживая другие фронты, высадиться крупными силами в Южной Англии, разгромить английские сухопутные силы, овладеть английской столицей и, в зависимости от обстановки, другими районами Англии». К тому времени военно-морской флот Англии понес тяжелый ущерб от нацистской авиации, а ее сухопутные войска еще не оправились после разгрома в Дюнкерке. Гитлеровское же командование стянуло для осуществления операции «Морской лев» огромные силы в составе двух эшелонов; один лишь первый эшелон включал три армии: 16-ю, 6-ю и 9-ю.

Десантная операция готовилась с чисто немецкой тщательностью: заранее были сформированы полевые и местные комендатуры, проектировались концентрационные лагеря, были отпечатаны на английском и немецком языках обращения к англичанам. Для расправы с партизанами в состав десантных войск включили дивизию СС «Мертвая голова».

Гитлеровское вторжение, о котором сегодня напоминают лишь доты, сохранившиеся кое-где на южном побережье Англии, так и не состоялось. Оно не состоялось потому, что дивизии Гитлера безнадежно завязли, а потом полегли на Востоке, в смертельной схватке с Советской Армией.

Ход событий привел Англию к братству по оружию со Страной Советов. Англичане убедились, что советские люди — лояльные союзники. Достаточно напомнить известный эпизод: в разгар наступления гитлеровских войск на Западном фронте, в районе Арденн, советское командование ускорило, несмотря на неблагоприятные условия, широкое наступление на Востоке. Английский премьер-министр Уинстон Черчилль заявил тогда в парламенте: «Я не знаю ни одного правительства, которое более твердо держалось бы своих обязательств даже в ущерб себе, чем русское советское правительство».

Но еще в разгар битвы на Волге тот же Черчилль в секретном меморандуме высказался за создание после войны коалиции держав, направленной против Советского Союза. А выступая на митинге в ноябре 1954 года, Черчилль в припадке откровенности поведал миру: «Еще до того, как кончилась война, в то время, как немцы сдавались сотнями тысяч, а наши улицы были заполнены ликующими толпами, я направил Монтгомери телеграмму, предписывая ему тщательно собирать и складывать оружие, чтобы его легко можно было снова раздать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось».

На Парижской Мирной конференции 1946 года, а затем на сессиях Совета министров иностранных дел и Генеральной Ассамблеи ООН я наблюдал, как западные державы сколачивали блок против СССР и его союзников. Откровенно говоря, трудно было порой усидеть на этих заседаниях и быть немым свидетелем того, как топчут ногами дружбу народов антигитлеровской коалиции, скрепленную солдатской кровью. Однажды, внимая дискуссии дипломатов, я даже не выдержал, — подал своего рода реплику.

Это было в Люксембургском дворце, на заседании одного из комитетов Парижской Мирной конференции. Делегаты сидели вокруг продолговатого стола в середине зала, корреспонденты — вдоль стен. Ораторствовал американский делегат, — он отпустил пренебрежительную фразу о жертвах, понесенных в войне советским народом. Рядом с моим стулом, стояли, прислоненные к стене, костыли: ампутационный рубец на раненой ноге зажил у меня только через год. Каюсь, я легонько толкнул костыли локтем: они грохнули о пол и с шиком прокатились через весь зал по навощенному паркету. Не знаю, дошел ли этот намек до американского оратора, но коллеги-журналисты меня поняли…

В определении послевоенной политики Запада Англия сыграла печальную роль. Ее правящие круги панически боялись, что Советский Союз и Соединенные Штаты договорятся о сотрудничестве через голову Англии. И вот Уинстон Черчилль отправился за океан, в Фултон, чтобы произнести антисоветскую речь перед избранной аудиторией, среди которой находился и президент Трумэн. Историю «холодной войны» принято датировать именно с фултонской речи Черчилля.