Всё меняется даже в Англии

На Дальнем Востоке японские милитаристы провозгласили программу своего господства над Азией. Захватив Маньчжурию, начав военные действия в районе Шанхая, они выступили в поход за завоевание Китая, хвастая, что дойдут до Урала. Английский министр иностранных дел Саймон разъяснял в палате общин, что не следует ограничивать аппетиты Японии, а военные заводы Англии снабжали ее оружием. В Женеве дипломаты из форейн оффиса оказывали своим японским коллегам всемерную поддержку — в пику Соединенным Штатам, которые с опаской взирали на усиление Японии в тихоокеанском бассейне. Влиятельная лондонская газета «Обсервер» писала: «Не подлежит сомнению, что Япония является жертвой большой несправедливости. В течение многих лет она проявляла похвальное терпение, которое теперь иссякло». Короче говоря: следует развязать руки и Японии.

И развязывали.

Иным лондонским стратегам, потомкам Пальмерстона, который, по выражению поэта «поражал Русь на карте указательным перстом», все казалось проще простого: германская, а может быть, японская армия, а может быть, обе эти армии вместе свалят молодую советскую власть и откроют просторы России для английских капиталов и товаров: ну, а там найдется управа и на истощенных войной немцев и японцев. Другим рисовался в мечтах всеобщий поход капиталистических государств против крамольной Страны Советов: «крестовый поход против большевиков» — это выражение было тогда в большом ходу.

Некоторые твердолобые джентльмены просто рвались в бой. Вот, например, как изъяснялся редактор журнала «Эйроплейн», органа авиационных кругов (в июньском номере за 1933 год): «Британский флот в прошлом много раз атаковал русские порты с отличными результатами и был бы счастлив вновь поступить так в будущем. Но… дело может быть сделано теперь много лучше, дешевле и основательнее бомбардировщиками королевского воздушного флота».

В воздухе тянуло зловещим запахом надвигавшейся войны.

Мне нередко приходилось тогда посещать форейн оффис. Я помню английских дипломатов того времени — лощеных, самоуверенных, непоколебимо убежденных в том, что, по русскому выражению, «держат бога за бороду» и обладают секретом, как управлять с Уайтхолла судьбами мира.

Форейн оффис всегда считался заповедником аристократии. Верховодило в нем по традиции несколько семейств: маркизы Солсбери, герцоги Девонширские, графы Дерби и их не менее именитые родичи. В XX веке к сынкам родовой знати присоединились сынки аристократии денежного мешка — магнатов Сити. Ни одно другое ведомство в Лондоне не связано так крепко личными узами с монополиями, как министерство иностранных дел. Крупные банки, колониальные, нефтяные, военные концерны имеют в форейн оффисе своих людей: это либо акционеры этих фирм, либо родственники акционеров. Уходя в отставку, видный чиновник министерства иностранных дел автоматически пересаживается в директорское кресло банка или концерна, с которым до того был связан неофициально. Карьера чиновника форейн оффиса определяется не личными способностями и не знаниями, а покровительством придворных кругов, протекцией хозяев крупного банка или промышленной монополии.

Неудивительно, что аппарат форейн оффиса — весь во власти кастовых предрассудков. Высокомерные, спесивые английские дипломаты были уверены, что сумеют поладить с гитлеровцами, перехитрить их и превратить в ландскнехтов антикоммунистического похода.

Стремясь обеспечить себе поддержку Запада, гитлеровцы изъявляли полную готовность взять на себя такую роль. Показательным был эпизод, разыгравшийся на Мировой экономической конференции, созванной в Лондоне по инициативе английского правительства летом 1933 года.

Мне довелось быть свидетелем многих скучных международных совещаний, однако другого такого никчемного и бесплодного сборища я больше не видел. Капиталистические державы задались целью: найти на конференции выход из экономических затруднений. Но тщетно ораторствовали с трибуны конференции буржуазные асы той эпохи: английский премьер Макдональд, французский премьер Даладье, государственный секретарь США Хэлл, австрийский канцлер Дольфус… Единственную содержательную речь на конференции произнес глава советской делегации, народный комиссар иностранных дел Максим Максимович Литвинов; он предложил подписать протокол об экономическом ненападении. Остальные ораторы ограничивались переливанием из пустого в порожнее.