– Альвис! На тебе лица нет! Ты уже знаешь о дочери? – вскричала Рагнильда, увидев в каком состоянии её добрый друг пришёл к ней.
– Да, – коротко ответил первый министр, – Но это ещё не всё…
И он пересказал герцогине-матери содержание заседания кабинета министров.
– Да как он смеет рушить государственный порядок! Мальчишка! Это же тянет на государственный переворот! – возмутилась Рагнильда, – Альвис, соберись! Нам надо с тобой обязательно что-нибудь придумать!
И они стали думать. Ни одному из них не пришло в голову, что противодействие главе государства, коим являлся герцог Ингварр Ольденбургский, а отнюдь не они,
2
0 – в переводе – «мудрый правитель»6
Самой подготовленной к переменам, которые ожидали обитателей герцогского замка, оказалась Фрея. Ингварр позвонил ей по скайпу в ночь возвращения и всё рассказал. Её поразили его слова: «Фрея, я понял, что мы не любим друг друга, когда встретил Лару. Я знаю, как тебе больно и обидно слышать такое. Но когда ты успокоишься и спокойно проанализируешь наши с тобой чувства, ты поймёшь, что я прав. Я прошу тебя отпустить меня из своего сердца. Позволь мне быть счастливым с любимой. Дай
Что на это могла ответить девушка? Нет, я тебя не отпускаю? Нет, женись на мне? И что, он бы так сразу и согласился? Кроме того, Фрея давно привыкла к доминированию мнения Ингварра, не говоря уже о том, что он был правителем страны, и подчиняться ему она была обязана априори. Положа руку на сердце, в абсолютном большинстве случаев Ингварр бывал прав. И как горячо она не возражала ему в том или ином случае, особенно, когда он открыл ей глаза на чувства между её и его родителями, присмотревшись к ситуации и хорошенько всё обдумав, она неизменно приходила в тому же мнению, что и он…
В четырнадцать лет Ингварр осознал, что взаимной любви между его родителями нет. И безоговорочно встал на сторону отца. Не только потому, что и до этого был ближе к отцу, чем к матери, но и потому, что отец, безоглядно любивший мать, был в этой ситуации стороной пострадавшей. Ингварр так агрессивно выражал свои чувства к матери, что отец был вынужден вмешаться. То, что сказал тогда отец подростку, просвистело у того мимо ушей. И лишь позже, много лет спустя, он вспомнил слова отца и задумался.
С шестнадцати у Ингварра началась беспорядочная и бурная сексуальная жизнь. В двадцать лет он сам стал объектом безответной любви, которая едва не закончилась трагедией – девушка пыталась покончить собой. Фрея, тогда ей было около пятнадцати, очень хорошо поддержала его и прочистила мозги. С этого времени они сблизились, но не в физическом плане, а в духовном. Фрея не воспринимала своё участие в судьбе Ингварра как что-то особенное, просто помогла по-дружески, ведь и он поддержал три года назад двенадцатилетнюю девочку, потерявшую мать. Он, взрослый мужчина, таким она его тогда воспринимала, – её, сопливую девчонку. Фрея этого не забыла.
Когда Фрее исполнилось восемнадцать, а ему, соответственно, двадцать три, он всерьёз задумался о женитьбе на ней. Его родители и её отец уже давно воспринимали их брак как дело решённое, а для него создание семьи было слишком далёкой перспективой, чтобы соглашаться с их мнением или активно сопротивляться ему. Вот тогда он и задумался над словами отца: «Твоя мама, Ингварр, уважает мои чувства и позволяет любить себя. Она подарила мне сына – тебя. Она – верная жена и любящая мать. И, если этого достаточно мне, то какое ты имеешь право осуждать её?» Уже имевший богатый опыт общения с девушками, Ингварр не встретил пока никого, лучше Фреи. Так почему бы их дружбу, их взаимоуважение не взять за основу семьи?
В двадцать шесть, когда погиб отец, у Ингварра начался новый этап ненависти к матери. Он остро ощутил, что мать не страдает по ушедшему отцу. Она выполняла всё, что положено в её положении вдовствующей герцогини, но и только. Для неё это был лишь ритуал, пустой звук.
Тогда же, своими обострившимися от горя чувствами, он заметил отношение Альвиса Харальдсена, отца Фреи, первого министра и друга семьи, к своей матери – оно выходило за рамки дружеского участия. Но самое страшное состояло в том, что и мать не только позволяла любить себя чужому человеку. Она отвечала ему взаимностью! Ингварр не смог бы привести ни одного факта, доказывающего правоту его догадки, но они ему и не требовались. Он, как взбесившийся пёс, бросился по следу, и вскоре вытащил на поверхность всю историю.