Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

Лестных похвал я не удостоился, но остался доволен – Вика прочёл этот пассаж до конца. К тому же и настроение у него стало деловым, начал собираться к столу, гости вот-вот появятся…

День был прохладный, но В.П., как нарочно, открыл окно, все оделись потеплее и сели за стол. Красные розы в вазе, вино и пиво, любимые котлетки, чай с пирогом – всё как положено. В полдень вдруг зазвонили колокола нашей церкви, видимо, справлялась свадьба. Гости повеселели – хороший знак! Не шибкий на сантименты с малыми детками, сейчас В.П. взял на руки крошку Викторию, смеялся с ней и хлопал в ладошки. Женщины растрогались, а я смотрел с жалобным беспокойством. За время болезни лицо В.П. здорово изменилось. Ставший тяжёлым подбородок, одутловатые и в то же время впалые щеки со странными пятнышками, совершенно белые усики, покачивание головы… Неожиданно так постаревший, а главное, явно больной человек… Я выпил вина и начал рассаживать компанию для фотографий.

Последний день рождения Некрасова…

Врачи сказали – проживёт три месяца. Месяц уже прошёл…

Значит, альбом «Пей и веселись!» следовало немедленно довести до ума. Перепечатать, переплести, проиллюстрировать. Завершить «Глоссарий». Может, успею…

Всплеск июльской надежды, когда после первой серии облучений Некрасову стало явно лучше, вселил в меня некую авторскую настырность. Ранее я стеснялся надоедать В.П., ждал, что он сам прочтёт мой рукописный крик души и откровенно выскажется, то есть горячо похвалит. Так как лично моя, допускаю, предвзятая оценка была недвусмысленна: я сотворил штуковину, напоминающую шедевр.

А момент был подходящий – настроение у В.П. улучшилось, вчерашний рентген показал ограничение опухоли. Пойду, напомню о себе, подумал я, да и развлеку немного человека. А то кукует у себя один как сыч – мама в Медоне занимается со своими драгоценными студентами.

Вика, как всегда в последние дни, сидел в кресле и, видимо, дремал, но окно не было задёрнуто. В пепельнице лежала чуть надкуренная сигарета – иногда он пытался покурить, без удовольствия, и почти сразу гасил окурок.

Нет-нет, всполошился В.П., душа сейчас не лежит ничего читать, в том числе и шедевральные опусы! Я всё-таки присел на тахту и раскрыл «Глоссарий». С глубоким чувством прочёл эпиграф: «О водка, колыбель моя! Любил ли кто тебя, как я?» И попросил минуточку внимания, пообещал нечто, как стопарь ледяной водки, и ладно скроенное, и крепко сшитое.

– Это нечто – длинное?

– Нет, – обрадовал я, – полстранички!

Вика смирился и затих.

Автор начал с волнительным выражением:

– «Какими только способами не зарабатывают деньги! В том числе и составляя словари – терминов, наречий, мата, рифм, мудрых мыслей… Да и мы в своё время, к семидесятилетию известного в нешироких кругах лауреата, составили словарик-перечень по выпивке. И очень гордились, мол, не имеет аналогов, чуть ли не вклад в сокровищницу, да к тому же не в целях наживы.

Но сейчас признаём – гордость эта была плодом невежества. Мы-то думали, ах! кто лучше нас знает алчущую душу и слова о томлении этой души? Кто? Никто? Нет, оказывается, нас обскакал Виктор Платонович Некрасов, классик, знаменитый не только продолжительностью запоев, но и обширностью своей алкогольной эрудиции. Стоило нам чуть повнимательнее прочесть его произведения, повозиться немного с классификацией, как открылась перед нами галактика спирто-водочной премудрости, бездонная, бескрайняя, неисчерпаемая.

Так появился предлагаемый “Глоссарий” – настольная, вернее, подстольная книга каждого алколюбивого человека. Это не только зерцало, пантеон, кимвал, ковчег, скрижали профессионального, бытового и любительского алкоголизма, но и питьевая автобиография великого знатока “этого дела”, который спивался вместе со своим народом и, допившись до немыслимых высот, бросил пить!

“Выпить, пить, водка, пиво, пол-литра, бутылка, стакан…” – наиболее часто встречающиеся слова, не исчезающие из словаря писателя на протяжении сорока лет непросыхающего творчества. Менялись вкусы, способы питья и напитки, приходили новые собутыльники, смягчались нравы, зарождались новые традиции и тосты, русский язык впитывал, всасывал, втягивал новые выражения – всё это отображено в произведениях В.П. Некрасова.

А сам писатель и его герои всё послевоенное время посасывали, прихлёбывали, выпивали, пили и… закусывали!

Всегда считалось, что закуска как-то унижает истинно пьющего человека, что певуче-поэтическое слово “алкаш” не имеет ничего общего с чавкающим словом “едок”. Выясняется, что они неотделимы, как сто грамм и кружка пива!

И рисуется такая картина. Комната. Полумрак. Табачный дым. 2087 год. Сидят двое с бутылкой. И листают “Глоссарий”. Струится милый пьяный спор, как правильно – выпить “коньяку” или “коньяка”? Когда употребить “Ну, поехали!”, а когда “Пошли!”? – “А вот у Некрасова сказано: «Он был не пьян, но крепко подвыпивши. Даже очень»”. Как истолковать?..

К чему это мы? Да всё к тому же – след, печать, отпечаток… Таки да…»

Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись.