Всё на земле

Рокотов хотел ответить, что нынешнее его положение холостяка ни в какой мере не мешает ему исполнять обязанности секретаря райкома, но подумал, что Дронов может это воспринять как его желание превратить разговор в спор, и промолчал, потому что искренне уважал этого человека, ценил его доброе расположение к себе. Вспомнил, как на бюро обкома, при утверждении, один из членов бюро усомнился: справится ли Рокотов со своими новыми обязанностями по молодости да и по неопытности? Не лучше ли ему предварительно начать с поста второго секретаря свою райкомовскую карьеру? И Дронов ответил коротко: «В таком возрасте назад не оглядываются, решая вопросы. А это одно из главных качеств партийного работника… — И после короткой паузы добавил: — Я думаю, что у Рокотова есть перспектива…» Сегодняшний разговор еще раз доказал ему, что в него верят, и за это он был благодарен Дронову, потому что события последних дней как-то поколебали его уверенность в себе.

— Ты обедал? — спросил Дронов.

— Да, в общем-то…

— Ясно. Я тоже нынче подзадержался… Ну-ка пошли в нашу столовую, чуток закусим.

Они прошли несколькими коридорами, спустились на первый этаж. В небольшой комнатушке они мирно поели, разговаривая о вещах совершенно посторонних. Дронов спросил Рокотова об отце, погибшем при атаке земельного эшелона, сказал, что надо бы поручить пропагандистам, то бишь отделу пропаганды обкома, продумать вопрос с памятником.

— Кто-нибудь жив из товарищей отца?

— Мартынов жив… бывший командир отряда.

— Я в те времена совсем мальчишкой был, — задумчиво сказал Дронов. — А ты лет на десяток моложе. Те, кто воевал, они сейчас вправе с нас, представителей другого поколения, спросить за все, как живем, как хозяйствуем, как дело наше святое ведем? Так же как с тебя отец твой спросил бы. Недавно прочитал я, что группа ученых не то в Австралии, не то еще где-то обсуждала вопрос о том, как связаться с другими мирами. И вот один из них высказал такую идею: сигналы к нам с других планет идут, да вот только слой озона, который землю окружает, служит, дескать, препятствием. И предложил: давайте сделаем в этом озоновом покрывале этакую дыру размером километров в десять, сейчас это не проблема, взорвал пару ракет с соответствующей начинкой в озоновом поясе — и весь вопрос. Так вот его идея: сжечь часть озонового пояса и ждать сигналов из Вселенной… Дыра, дескать, через несколько часов затянется, зато мы узнаем, есть ли у нас соседи? Ну, а чтобы солнечная радиация, которая смертоносным потоком на землю хлынет в эти часы, не натворила лишнего чего, так предложил весь этот опыт над океаном провести. Вот какие проекты всерьез обсуждаются. А земля-то у нас у всех одна и на ней еще нашим сыновьям, и внукам жить, и правнукам.

А Рокотов думал о своем, о том, что новый карьер — это сооружение, равное двум хорошим заводам. Когда-то в институте профессор Лещинский говорил на лекции о том, что открытая разработка месторождений — это то же самое, что дома из самана и соломы. Жить можно, но временно. А постоянное — это шахты. Потому что землю кромсать бесконечно нельзя, потому что каждый карьер — это десятки километров обезвоженного вокруг него пространства, загубленные леса, исчезнувшие реки. Да, дорога шахта по стоимости, но зато останется вокруг природа, земля и, в конечном счете, окупится все. Как бы сказать об этом Дронову?

И не решился, потому что понял: сейчас пока нужны карьеры. Говорить о шахтах рано: стране необходим металл — и вот опять надо строить хату с соломенной крышей. Но завтра будет по-другому. Завтра — это тогда, когда много людей задумаются о будущем Земли.

Они попрощались в приемной у Дронова. Михаил Николаевич пожал ему руку, напомнил, что через два месяца ждет точнейших обоснований рокотовского замысла.

И еще вот что… помни о сельскохозяйственных делах… Понимаю, и твоем положении трудно все совмещать… Однако нас, партийных работников, никто не спрашивает, сколько часов в сутки мы можем заниматься служебными делами. Спрос с тебя за сельское хозяйство будет без скидок. Делай выводы.

Уже потом, в машине, Рокотов прошелся мысленно заново по всему разговору, и только для того, чтобы еще один раз осознать: да, ему дали «добро» на эксперемент, но без возможности, без шанса на ошибку.

6

Теперь он знал, что будет делать. Он знал, как будет делать. Встреча с Дорошиным. Разговор с Сашкой. Поездка в Москву. Может быть, вместе с Григорьевым. И время, время. Каждый час, каждая минута должна быть на счету.