Всё Начинается с Детства

– Так вот… – говорит Толстуха… И опять – про этот круговорот, про какие-то испарения. Ну, сколько же можно? У меня уже спину свело оттого, что я все время борюсь с желанием обернуться. Мне кажется, я всем своим затылком чувствую взгляд Ларисы. Хоть бы она шепнула мне что-нибудь! Но нет, не шепнет. Лариса вообще молчаливая, скромная очень. Когда говоришь с ней – чаще всего молча слушает. Раскроет свои глазищи, даже почти не моргает… Она и на переменках никогда не бесится, не бегает по коридору. Иногда только прыгает через скакалку. Я люблю смотреть, как она прыгает, такая ловкая, тоненькая, стройная. И волосы у нее пышные, светлые. А веснушки – так вообще замечательные!

Вспомнив про веснушки, я не выдержал.

– Пойдем за коржиками на большой переме… – зашептал я, повернувшись к Ларисе. И не успев закончить фразу, услышал:

– Самым внимательным учеником сегодня был Юабов!

Я сделал стремительный поворот, втайне надеясь, что моя поспешность, как знак послушания, еще может спасти меня. Но нет! Последовало то, что и должно было…

– Ну, что же, расскажи-ка нам, Валера, что ты сегодня узнал…

Ох, этот круговорот! Только что он казался мне таким скучным, однообразным, а сейчас я отдал бы все на свете за то, чтобы отдельные обрывки услышанного на уроке соединились у меня в голове хоть во что-то осмысленное. Но именно сейчас я потерял всякую способность соображать.

Я встал и, переминаясь с ноги на ногу (что всегда делают ученики, не выучившие урок и над чем я обычно посмеивался) медленно сказал:

– Круговорот воды в природе… Он всегда происходит… В природе…

Тут я замолчал, потому что решительно не знал, что еще говорить. Вдобавок я испугался, что лицо мое выдает мою растерянность. Поэтому я нахмурил брови, прищурился, склонил голову набок – словом, постарался сделать умное лицо: я, мол, думаю, вспоминаю… Сейчас все вспомню! Но мысли не приходили.

– Ну, конечно, – укоризненно вздохнула Толстуха. – Конечно, тебе нечего сказать… Ты все время вертелся вместо того, чтобы слушать… На перемене дашь мне дневник. Пусть родители опять почитают.

Это «пусть опять почитают» я слышал довольно часто. По правде говоря, примерно раз в неделю. Да, не проходило и недели, как на белых страницах дневника, кроме обычных записей и оценок, появлялись роковые строчки: «Невнимателен, отвлекается, разговаривает на уроках, мешает другим». И каждый раз я с ужасом ждал предстоящего разговора с отцом, и уже много раз получал хорошую трепку, и совершенно честно давал себе и родителям слово, что… Эх, да кто этого не испытывал!

Выручало меня то, что отметки у меня всегда были хорошие, и это смягчало гнев отца. В большинстве случаев я все же успевал и схватить смысл урока, и поболтать с Ларисой. Кроме того, дома я почему-то не отвлекался, добросовестно делал уроки и восполнял то, что пропустил в классе.

«Может, сказать, что я потерял дневник и завести новый?» – размышлял я по дороге домой. Эта спасительная идея приходила мне в голову уже не в первый раз. Но я сразу же отбрасывал ее: а через неделю опять?

Дома я немедля уселся за уроки. Всегда так было: гораздо приятнее сразу покончить со школьными делами и освободить себе вечер. А сегодня к тому же я был полон решимости исправиться.

Как ни странно, делать уроки я любил. Особенно потому, что у меня был замечательный письменный стол. Мне его подарили родители еще в прошлом году, когда я успешно закончил первое полугодие в первом классе.

Стол был не какой-нибудь фанерный, а из хорошего дерева, блестящий, отлакированный до зеркального блеска – даже свое отражение можно было в нем увидеть. Заботился я о его чистоте гораздо больше, чем о собственной: каждый день вытирал мягкой тряпочкой, чтобы ни пылинки не было. Все полочки и днища ящиков были застланы бумагой. Эммку я, конечно же, к столу не подпускал: еще поцарапает или испачкает… И вообще – пусть свой заслужит! Ну, разве что разрешал раз в неделю посидеть под моим надзором минутку-другую, но не более того!

…Я еще не закончил уроки, когда раздался громкий, нечастый, с одинаковыми перерывами, стук в дверь… Отец! Так стучался только он. И каждый раз при этом стуке у меня замирало сердце и даже у Эммки делалось испуганное лицо.

Да, и я и она – мы боялись отца. Когда он был дома, мы постоянно чувствовали напряжение. Невозможно было угадать заранее, какое настроение будет у отца, каким оно станет через минуту, что его рассердит… Вспылить он мог из-за любого пустяка. И уж тогда жди наказания. Какого? Грубой ругани, щелчка по лбу, затрещины, а то и веских, очень чувствительных ударов по попке… Да чего угодно! Зависело это именно от причудливой и непредсказуемой перемены настроений…

Иногда я размышлял – обычно это бывало после очередного скандала и наказания, почему у нас такой папа? Почему других детей так жестоко не наказывают за любую провинность, а то и без нее?