Всё переплетено. Как искусство и философия делают нас такими, какие мы есть

Я надеюсь, что читатель уже понял, что, говоря здесь об эстетических достижениях, я не умаляю и не принижаю истории, жизненный путь, травмы или самосознание трансгендерных людей. Эстетика, которую я развиваю в этой книге, экзистенциальна. Также я ни в коем случае не пытаюсь убрать весь этот вопрос с арены справедливости и прав человека.

Но можно сказать и кое-что еще: люди отвергают, переосмысливают, переделывают, переформировывают и реконфигурируют гендер новыми способами – такой вариант есть, в этом есть необходимость – именно потому, что гендер и пол важны. И они важны, потому что мы сами, по сути, являемся элементами гендера, существами, сотканными из множества способов, которыми мы познаем себя в наших встречах с другими и представлениях о том, какими мы должны быть. Вот чего мы сделать не можем: никто не может на основании, допустим, морали, политики или теории просто перестать брать во внимание и наделять значением факты, например, простой анатомии (гениталии, волосы, кожа, форма, размер и т. д.). И это верно, даже когда может показаться, что мы обязаны это сделать, даже если мы убеждены, что морально неприемлемо позволять фактам просто о теле человека управлять тем, как мы его видим или переживаем опыт бытия собой. Почему? Потому что – и здесь мы снова возвращаемся к теме Дж. Рида Миллера – мы, как я уже сказал, динамически воплощены в теле[167]. Наши тела – это не просто сосуды, вмещающие наши личности, наши агентности или свободные от тел души. Воплощение в теле – это сам способ нашей совместной деятельности с миром, нахождения в нем и переживания его. И это проживаемое тело создается и переделывается посредством нашего участия в отношениях с другими людьми; посредством способов, которыми мы переживаем себя с ними и под их взглядом; мы сотканы и собраны воедино, согласно метафоре Фанона, «из тысячи деталей, анекдотов и историй». Мы переплетены, мы процессы становления, мы продукты сопротивления условиям, в которых находимся.

Представить себя не обремененным самосознанием, которое подпитывается общими моделями, сценариями, изображениями, а также общими предрассудками и ханжеством, значит представить себе отсутствие той непрекращающейся драмы, которой является человек. Это все равно, что представить себе музыку, созданную в отсутствие музыкальной культуры со всеми ее условностями, знакомыми стратегиями и стилями. Музыка, лишенная способности реагировать на весь этот багаж, не была бы музыкой. Как и музыка, мы являемся протяженными во времени изобретениями и вмешательствами стиля (эту мысль я рассматриваю подробнее в следующей главе).

Поэтому пытаться избавиться от гендера на том основании, что он является своего рода фальсификацией, нетерпимым наложением или неправдой, по крайней мере если смотреть на него определенным образом, возможно не более, чем композитору возможно пытаться создавать музыку вне времени, традиции, созданных к его времени музыкальных инструментов и истории, как будто музыки никогда раньше не было[168].

Но самое главное: в музыке есть рост, перемены, даже революция. Музыкальная революция совершается изнутри, так сказать, с помощью привычных элементов, чтобы отменить ожидания и тем самым вызвать новое любопытство и новые ожидания. И таким же образом могут происходить изменения, рост и революция, когда речь идет о нашей идентичности. Мы не можем просто перестать обращать внимание на анатомию – как свою, так и других людей. Но через то, что я считаю эстетической работой, мы можем прийти к изменению того, как мы переживаем и проживаем нашу анатомию и самих себя[169].

Самое трудное для нас – признать, что мы воплощаем, что мы уже вобрали в себя, что мы связаны с тем, что некоторые из нас теперь хотят отвергнуть; как утверждает Миллер, мы сами являемся наследием прошлого, как бы мы ни мечтали об «этически нейтральном воплощении». Именно это, как мне кажется, он имеет в виду, когда пишет, что мы – мужчины и женщины, транс-мужчины и транс-женщины, темнокожие мужчины и темнокожие женщины – являемся «историческим воплощением несводимой, необходимой и мифической логики, которая образует синтетический механизм субъективности, материальности и ценности»[170]. Или, как сказал бы Августин, наш грех первороден.

Не все мы художники. Не все мы революционеры. Не все мы транс-люди. Многие из нас живут, большую часть времени не беспокоясь о всех тех корректировках, которые нам приходится вносить, чтобы активировать себя. И поэтому нам нужно напомнить, что все мы – творцы, занятые созиданием самих себя. И созидание нас всегда связано с идеями, образами, оценками и моделями того, что значит быть человеком определенного типа; единого способа делать это не бывает. Мы либо надеваем пальто стереотипа, либо оборачиваем им ноги, либо носим его на плечах; мы выворачиваем его наизнанку, относим к портному на переделку, а может быть, и выбрасываем. Но игнорировать его невозможно.

8. Экзистенциальный стиль