Когда сосед принёс гвоздодёр, Вова кивнул, зачем-то поблагодарил, тут же обругав себя в голове, и зашёл в собственную ограду. Замок на калитке был сломан. Идти до шкафа с инструментами не хотелось, поэтому парень бросил выдергу на крыльцо. Скосил взгляд – дядя Толя подвязывал малину всего в нескольких метрах от него. Наверняка не уходил, высматривая, куда он положит выдергу. Обнадёживало, что дядя Толя рано ложился спать, а парень, наоборот, поздно – биологические часы встречались лишь днём, чему Вова радовался, а офицер, вероятно, не очень.
В одиннадцать часов хлопнула дверь. Дядя Толя лёг спать. Вова вышел на крыльцо и никем не потревоженный долго смотрел на небо. Там куда-то плыли огоньки, собранные в созвездья, а здесь устало шелестели берёзы, чьи нити перемешивали темноту. Вова включил на крыльце свет, и мрак отступил, вернув длинные тени. Осень, обострившая каждый звук, скрылась за границей уличного фонаря. Там, в темноте, что-то скреблось и шуршало. В сломанный воздух поднималась острая душная пыль.
Несмотря на субботу, окон горело мало. Тьму успокаивающе прокалывали вспышки сигнализаций. Автомобильные маячки выглядели глупо, будто могли защитить от наползающей из леса темноты. В будние дни на всю округу оставался только дядя Толя, и по ночам казалось, что живёшь в вымершем мире, над которым по старой смешной привычке ещё светят звёзды.
Иногда Вова отходил на ближайший взгорок, за которым начиналось озеро, откуда смотрел на свой участок: в долгой скрипящей тьме теплилось одинокое пристанище. Над ним раскачивались печальные берёзы, а дальше небо и то, что после него. Было любопытно и страшно, будто живёшь на каком-то странном корабле, который несётся сквозь космос или время, и выходить с его палубы небезопасно – там, за оградой бродит то, с чем не должен встречаться человек. Даже в огород, увлажнённый к ночи, идти не хотелось. Тем более в туалет, который стоял в увитом плющом конце. Вова подошёл к калитке, просунул между дощечек то, что как раз можно было просунуть, и привычно опорожнился, закинув голову в ночь.
На обратном пути калитка раскрылась – пришлось вернуться и плотно прислонить дверцу к столбику, пообещав себе сделать замок. Выдерга по-прежнему лежала на крыльце. Идти с нею за дом, куда не доставал свет, не хотелось. Вокруг фонаря вились последние мотыльки.
У компьютера Вова сделал вид, что занят работой, но за полночь чай снова потянул на улицу. Там похолодало, рот остывал приятной белой дымкой. К запаху тлена примешалась ночная влажность, и голова закружилась от ясности, которая передалась небу – звёзды мерцали высоко и всеядно, ибо видели дальше человека.
По дороге, разбрызгивая щебёнку, кто-то шёл.
Раздался глухой, немного пьяный мат. Показалась мужская фигура. Фонарь, упираясь в спину худенького заборчика, не мог выхватить лица. А вот Вова, вышедший на крыльцо, был как на ладони. В желудке неприятно кольнуло. Сами собой напряглись плечи. В голове на всякий случай промелькнули мысли. Попавшись на глаза, глупо было забираться в дом. Ещё глупее идти к калитке делать своё дело. Пришлось, изображая безразличие, потянуться, засунуть руки в карманы и уставиться вбок.
Из темноты спросили:
– Друг, как на озеро пройти?
Голос был сиплый, куриный – нехороший, заискивающий голос. Ему не шла дружелюбность. Таким голосом задают первые наводящие вопросы, чтобы потом хрипло, с выпученными глазами, задать вопрос самый главный.
– А вон туда, мимо забора налево, – Вова вполне определённо махнул рукой, – между домами дорожка. Метров десять всего.
Он намеренно говорил исчерпывающе, чтобы пресечь возможные уточнения. Тело пьяненько навалилось на забор, так, что свет немного высветил его, и вежливо попросило:
– Не в падлу, покажи дорогу. А то я тут заблудился.
Незнакомец оказался мужиком лет сорока, невысоким, высохшим как эта осень, с клиновидной кепочкой на голове и плечевой сумкой для одной семечки. Наклонившись, он цепко осматривал парня, а сам прятался, утекал в темень таким же тёмным спортивным костюмом.
– Да чего показывать. Вы вот идите мимо, тут дорожка поворачивает и прямо по ней. Озеро, считай, за домом этим.
Мужик, положив ладони на забор, склонил голову. Подумалось, что сейчас его вырвет, но мужчина прошептал что-то непонятное, отлепился от ограды и пошёл так, как указал Вова. Тот втайне от самого себя обрадовался, но тут же осёкся, когда незнакомец, вместо того чтобы углубиться в проход между домами, остановился у затворённой калитки.
– Слушай, – другом уже не пахло, – Тебе что, сложно дорогу показать?
– Вы дальше пройдите, – внутри Вовы всё трепетало, но он напустил в голос строгости, – там два шага, и будет озеро. Вот, по дорожке.
– Слушай, – повторил пьяница, и нехорошо усмехнулся, – ты так со всеми разговариваешь?
– В смысле? – спросил Вова и сразу понял, что так спрашивать было нельзя. Догадки чужака окрепли: перед ним стояло дохлое испуганное тело, с которым можно говорить совсем на другом языке.
– Ты чё заменжевался? – мужчина облокотился на калитку, и та раскрылась, – Ба-а, а ворота-то не на замке.